Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [2]

Это — нѣсколько точекъ изъ того, что знала молва, что вошло въ массовую легенду о Сліозбергѣ; но что можетъ знать молва, когда рѣчь идетъ о работѣ, по существу своему закулисной и анонимной? Озабоченная жизнь эта прошла въ десятилѣтіяхъ муравьинаго рытья подъ землею. Огромная сумма крупныхъ и малыхъ и мельчайшихъ достиженій — но я сомнѣваюсь, чтобы и Сліозбергъ самъ ихъ могъ перечислить. Здѣсь удалось въ новый законъ включить еще одно слово, прямо или косвенно облегчающее еврейское ярмо; еще чаще (и еще труднѣй это запомнить) удалось вычеркнуть изъ новаго распоряженія строчку, грозившую новымъ ударомъ: что то похожее, хоть и беру это сравненіе изъ далекой и совсѣмъ не сродной области, на роль сторожа при маякѣ надъ бурунами — сколько онъ лодокъ провелъ въ гавань, сколько спасъ отъ утесовъ, — а числа ихъ и названій вѣдь никто не записалъ.

Знаю, что изъ людей моего поколѣнія и образа мыслей иные, прочитавъ эти послѣднія строки, пожалуй, усомнятся и спросятъ: за все это можно и нужно воздать благодарность — но вправѣ ли вы называть это «борьбою» за право? Мы привыкли называть методъ правовой защиты того времени другимъ именемъ: «штадлонусъ». — Совершенно напрасно создалась такая «привычка». Если употреблять терминъ «штадлонусъ» не какъ бранное слово, а добросовѣстно, то онъ имѣетъ свое строго-опредѣленное значеніе и содержаніе. Оно совсѣмъ не въ томъ, что дѣйствовать приходилось за кулисами, безъ помощи парламента, митинговъ и народныхъ манифестацій. Разница между «штадлонствомъ» и «борьбою» другая. Задача «штадлона» — вызвать перемѣну настроенія въ самомъ власть имущемъ, склонить его лично въ пользу даннаго требованія; все равно, пущены ли въ ходъ ради этой цѣли доводы или просьбы, или «протекція» или подкупъ. Задача политической «борьбы» — собрать, сосредоточить и выявить предъ власть имущимъ такіе факторы давленія, которые вынудили бы его сдаться, совершенно независимо отъ того, измѣнилось ли къ лучшему его собственное отношеніе или осталось по прежнему враждебнымъ. Политическая работа Сліозберга принадлежитъ ко второй категоріи. Ея главными орудіями, кромѣ доводовъ разума и справедливости, была ссылка на законъ, искусное противопоставленіе тенденціи одного правящаго вѣдомства тенденціямъ другого, экономическіе интересы страны; притомъ почти всегда, высказанное прямо или намекомъ, слышалось за этой аргументаціей напоминаніе объ общественномъ мнѣніи за границей и о вліяніи еврейства на этотъ міровой факторъ. Г. Б. Сліозбергъ не «вліялъ», а именно боролся. Если бы въ Россіи былъ тогда парламентъ и свобода печати, всѣ основные документы этой борьбы могли бы съ честью быть использованы, безъ существенныхъ измѣненій, какъ рѣчи съ думской трибуны.

Считаю долгомъ совѣсти оговорить: это я пишу не потому, что хочу «оправдать» автора мемуаровъ или кого бы то ни было отъ укора, якобы таящагося въ словѣ «штадлонусъ». Въ исторической перспективѣ никакого оно не содержитъ укора. Было время, когда «штадлонство» являлось единственнымъ возможнымъ для насъ институтомъ политической самообороны. Еще придетъ время, когда въ національныхъ музеяхъ у насъ будетъ зала портретовъ, съ надписью золотомъ надъ дверью: Штадлонимъ; и будутъ тамъ, между прочимъ, портреты и тѣхъ старателей, о которыхъ съ такимъ уваженіемъ вспоминаетъ Г. Б. Сліозбергъ въ ХV-ой главѣ своихъ записокъ. Только автора этихъ мемуаровъ тамъ просто не будетъ — его портрету мѣсто въ другой залѣ, съ надписью: Борцы.

…А можетъ быть — весь этотъ длинный списокъ заслугъ совсѣмъ не такъ важенъ, какъ важна хорошая человѣческая душа. Хорошая, въ полномъ смыслѣ слова, и въ самомъ полновѣсномъ смыслѣ ч_е_л_о_в_ѣ_ч_е_с_к_а_я. Нѣчто гораздо лучшее, чѣмъ «доброе сердце»: знаемъ мы людей съ добрымъ сердцемъ, которымъ такъ больно глядѣть на людское горе, что они зажмуриваютъ глаза. Тутъ иное: тутъ безконечное неутомимое вниманіе къ ближнему. Сліозберга не нужно «растрогать», да кажется и нельзя: онъ совершенно не сентименталенъ, всегда полонъ юмора и какой то особенной благодушной хитрецы, — всегда знаетъ, что почти въ каждой повѣсти о бѣдѣ есть сто преувеличеній. Сліозберга нельзя обмануть: онъ видалъ виды и, выслушивая плачущаго, нисколько не сомнѣвается, что тотъ, когда подымался къ нему на квартиру по лѣстницѣ, не плакалъ, — словомъ, что по большей части «все это не такъ страшно». Но что ему за дѣло? «Страшенъ» уже самъ по себѣ тотъ фактъ, что человѣку приходится просить другого человѣка о помощи или заступничествѣ; плачетъ ли онъ потому, что иначе не можетъ, или потому, что такъ выйдетъ, по его мнѣнію, убѣдительнѣе — это не важно. Разъ есть въ корнѣ дѣла бѣда, надо помочь. — Почему «надо»? почему всегда я, а не другой? — Врядъ ли Г. Б. Сліозбергъ самъ когда либо ставилъ себѣ такой вопросъ, или пытался на него отвѣтить; что то непохоже на его простую, домашнюю манеру рѣчи, чтобы онъ даже предъ самимъ собою произносилъ тирады о «долгѣ». Просто надо, и кончено; такая натура, иначе не умѣющая.

Большой умъ, и въ культурномъ смыслѣ, и въ житейскомъ; и въ то же время черта, которую многіе назовутъ наивностью — коренная, первобытная (или первозданная?) вѣра въ тѣ скрижали, гдѣ начертаны истины основныя и вѣчныя. Съ первыхъ главъ его записокъ это поразитъ читателя: странный человѣкъ, до сихъ поръ говоритъ о кривдѣ съ негодованіемъ, и не стыдится почтительно произносить такія слова, какъ святость правосудія или польза просвѣщенія. Мы отъ этого отвыкли, стали обиходными авгурами; кто нынѣ посмѣетъ безъ ироніи воскликнуть: свобода, равенство, братство!