Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [45]

Долго длилось путешествіе изъ Полтавы въ Петербургъ. Поѣздъ приходилъ къ вечеру. Помню, что это было 29-го августа. На слѣдующій день, выйдя рано со Знаменской площади на Невскій проспектъ, я былъ пораженъ красотою проспекта, но еще больше былъ оглушенъ звономъ колоколовъ, видомъ десяти-тысячной толпы, двигавшейся крестнымъ ходомъ (въ день Александра Невскаго, 30 августа) изъ Исаакіевскаго собора въ Александро-Невскую Лавру. Черезъ нѣсколько дней я получилъ новыя впечатлѣнія: трудно ихъ описать вслѣдствіе ихъ грандіозности: хоронили Тургенева. Не только для провинціалънаго гимназиста, но и для столичнаго жителя похоронная процессія съ сотнями вѣнковъ, несомыхъ депутаціями, не могла не представить поразительной картины. Похороны Тургенева превосходили по своей грандіозности похоронную процессію Достоевскаго, умершаго позднѣе.

Я поселился въ меблированной комнатѣ на Пушкинской улицѣ. Эта улица почему-то была сплошь студенческая, и преимущественно заселялась провинціалами новичками. Это была еще новая улица, и, очевидно, постройка домовъ разсчитана была на устройство меблированныхъ комнатъ. Притомъ она была ближайшей къ Николаевскому вокзалу, черезъ который двигался главный потокъ молодежи, стекавшейся въ высшія учебныя заведенія столицы. Облачившись въ лучшее свое платье, я, наконецъ, отправился на Могилевскую улицу къ моему, какъ я ожидалъ, будущему покровителю — директору банка А. М. Соловейчику; я былъ увѣренъ, что моя судьба будетъ рѣшена имъ въ самомъ благопріятномъ для меня смыслѣ. Но меня ожидало большое разочарованіе. Меня приняли безъ всякой теплоты, нисколько не поощрили, и заявили, что у самого директора занятій нѣтъ, а искать ихъ онъ, по обремененности дѣлами, не можетъ. И я очутился безъ покровителя и долженъ былъ прибѣгнуть къ обычному для студентовъ способу пріисканія занятій, т. е. публиковать въ газетахъ. А между тѣмъ мои капиталы таяли, и приближалось полное ихъ истощеніе. Въ университетѣ мнѣ дали небольшую стипендію, какъ медалисту — 120 руб. въ годъ — и освободили отъ платы за право ученія.

Занятія въ университетѣ начинались не ранѣе 10-хъ чиселъ сентября. Первая лекція была профессора Сергѣевича по исторіи русскаго права. Эта лекція не произвела на меня большого впечатлѣнія. Мнѣ казалось, что для того, чтобы слушать лекціи знаменитаго профессора, необходима упорная работа мысли, что слушатель долженъ ощущать высокій подъемъ духа и испытывать наслажденіе, похожее на тѣ минуты умственнаго экстаза, которыя я испытывалъ въ дѣтствѣ при изученіи талмуда, когда, казалось, мозгъ въ головѣ расширяется отъ наплыва мыслей, отъ натиска умственной энергіи. Между тѣмъ, профессоръ, хотя и не совсѣмъ монотонно, но безъ всякаго подъема, объяснялъ, довольно популярно, какое значеніе имѣетъ изученіе исторіи права и, въ частности, отечественнаго права для изучающихъ юриспруденцію. Аудиторія была переполнена, какъ это всегда бываетъ на первыхъ лекціяхъ. Я видѣлъ, что даже популярное изложеніе профессора для большинства слушателей мало доступно, и что только незначительная часть въ состояніи слѣдить за рядомъ послѣдовательныхъ мыслей, излагаемыхъ съ кафедры. Мало подготовляетъ гимназія къ слушанію лекцій въ университетѣ.

Ко времени моего поступленія Петербургскій университетъ имѣлъ не много крупныхъ профессорскихъ именъ. Проф. Н. С. Таганцевъ незадолго передъ тѣмъ ушелъ; воодушевлявшій молодежь профессоръ философіи права Рѣдькинъ умеръ; оставался А. Г. Градовскій и популярный Андреевскій, читавшій полицейское право. На первомъ курсѣ, кромѣ Сергѣевича, видныхъ профессоровъ совсѣмъ не было. Начиналъ свою карьеру приватъ-доцентъ Коркуновъ, увлекательный молодой человѣкъ, подававшій надежды. Онъ читалъ энциклопедію права, но курсъ его въ первые годы его профессорской дѣятельности былъ мало разработанъ, въ его чтеніи чувствовалась импровизація и отсутствіе систематичности. Совсѣмъ молодой человѣкъ, Ефимовъ, не обладавшій никакими талантами, знакомилъ насъ съ исторіей римскаго права. Профессоръ политической экономіи Вреденъ совершенно меня разочаровалъ. Философію права читалъ Бершадскій, больше историкъ Литвы, чѣмъ историкъ философіи.

Товарищей по гимназіи со мной поступило на юридическій факультетъ въ Петербургѣ немного, и я съ ними встрѣчался мало. Одинъ изъ нихъ былъ племянникъ извѣстнаго генерала Левицкаго, бывшаго начальника штаба въ турецкую кампанію при главнокомандующемъ Николаѣ Николаевичѣ Старшемъ. Онъ жилъ съ матерью у своего дяди. Это былъ единственный домъ, гдѣ я встрѣчался съ товарищемъ по гимназіи. Меня очень тепло принимали, а генералъ Левицкій давалъ мнѣ кой-какую работу — переписку докладовъ и военныхъ проектовъ, оплачивая ее по 30 коп. за листъ.

К. В. Левицкій пользовался большимъ авторитетомъ въ военныхъ сферахъ и сохранилъ со времени турецкой войны свою близость къ Великому Князю. Не любя дѣлиться своими воспоминаніями, касающимися событій войны, онъ, однако, когда одинъ разъ зашелъ разговоръ о евреяхъ, разсказалъ, какъ развивался въ оффиціальныхъ кругахъ во время войны антисемитизмъ. Въ сферахъ, близкихъ къ Главнокомандующему, т. е. къ Николаю Николаевичу, въ теченіе турецкой войны неудачи русской арміи объясняли крайней неисправностью интендантской части — военныхъ поставщиковъ и подрядчиковъ. Таковыми были почти исключительно евреи, начиная съ главныхъ подрядчиковъ — Компаніи Горовицъ, Грегеръ и Каганъ, впослѣдствіи попавшихъ даже подъ судъ. Убѣжденіе въ недобросовѣстности евреевъ-подрядчиковъ было настолько укоренившимся, что вѣрили всякимъ заявленіямъ о неисправности того или другого поставщика, безъ какой-либо провѣрки; всякія злоупотребленія со стороны интендантства и другихъ агентовъ по снабженію арміи прикрывались ссылкою на виновность евреевъ. Послѣдствіемъ этого было быстро растущее раздраженіе противъ евреевъ вообще, и это замѣчалось особенно въ штабѣ той арміи, которою командовалъ наслѣдникъ цесаревичъ, глубоко проникшійся антисемитскимъ духомъ. Враждебно настроенный противъ евреевъ Александръ III съ этимъ настроеніемъ вступилъ на престолъ.