Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 - [44]
Мнѣ необходимо еще охарактеризовать женскую часть молодежи въ Полтавѣ. Я не помню ни одного женскаго хедера. О совмѣстномъ обученіи у меламедовъ не могло быть и рѣчи. И рѣдко можно было бы найти семью, у которой дочь училась бы читать и писать по-еврейски. Но зато дѣвочекъ охотнѣе отдавали въ общія учебныя заведенія; евреекъ въ женской гимназіи поэтому было всегда больше, чѣмъ евреевъ воспитанниковъ въ мужской. Общій уровень развитія женской молодежи былъ не выше мужской: то же отсутствіе высшихъ интересовъ, и лишь рѣдкія исключенія встрѣчались въ старшихъ классахъ. Очень немногія были знакомы съ писателями, обязательными, такъ сказать, для «развитыхъ» молодыхъ людей — Писаревымъ, Добролюбовымъ, въ особенности Чернышевскимъ, запрещенными для чтенія. Еврейки не представляли исключенія. Еврейскія барышни изъ болѣе состоятельныхъ круговъ интересовались нарядами, танцами и ни въ какой мѣрѣ не проявляли «міровой скорби». Въ существовавшихъ немногихъ кружкахъ молодежи барышни вовсе не участвовали.
Наконецъ, наступилъ желанный часъ, когда нужно было выбрать университетъ и готовиться къ отъѣзду. Но, прежде всего, нужно было рѣшить трудный вопросъ — выборъ факультета. До моего выпуска въ Полтавѣ почти не было случая, чтобы еврей — гимназистъ поступилъ не на медицинскій факультетъ. Изъ реальнаго училища дорога вела въ техническія учебныя заведенія, изъ гимназіи для евреевъ вела одна тропинка — въ медицинскій факультетъ.
Казалось несомнѣннымъ, что и мнѣ суждено пойти по медицинской дорогѣ. Этого желалъ и мой отецъ. Но эти ожиданія его не оправдались, и, послѣ долгихъ колебаній, мнѣ удалось его убѣдить согласиться на избраніе юридическаго факультета. Я бы едва-ли могъ привести какой-либо рѣшающій аргументъ въ пользу этого выбора; по крайней мѣрѣ, теперь я не помню, что именно окончательно рѣшило мой выборъ. Помню, что привлекателенъ былъ для меня примѣръ Оршанскаго. Въ доводахъ, которые я приводилъ въ бесѣдахъ съ отцомъ, я, хотя и не имѣлъ точнаго представленія о дѣятельности адвоката, указывалъ ему на то, что изученіе юриспруденціи дастъ мнѣ возможность использовать то, что я накопилъ во времена изученія Талмуда; наконецъ, и то, что для юриста открыта возможность болѣе широкой дѣятельности, чѣмъ узкая спеціальность медицины. Несомнѣнно, играло роль и то соображеніе, что врачей евреевъ было много: даже въ Полтавѣ уже ихъ накопилось сравнительно много, тогда какъ тамъ не было ни одного еврея присяжнаго повѣреннаго. До Полтавы еще не доходили слухи о такихъ юристахъ, какъ Думашевскій, Пассоверъ или Оксъ въ Одессѣ, Банкъ въ Петербургѣ, и о юристахъ, бывшихъ уже на государственной службѣ, какъ Гальперинъ, Острогорскій, Трахтенбергъ, Шафиръ и др. Но самое трудное было убѣдить отца отпустить меня въ Петербургскій университетъ, такъ далеко отъ Полтавы. Мнѣ и самому тяжела была мысль жить на столь далекомъ разстояніи отъ семьи. Но Петербургъ манилъ. Мнѣ казалось, что въ Петербургѣ сразу оцѣнятъ признаваемыя за мною способности, что и въ столицѣ я окажусь однимъ изъ лучшихъ репетиторовъ, котораго будутъ «искать», какъ въ Полтавѣ, и что поэтому заработокъ будетъ обезпеченъ. И сколько привлекательнаго для меня представляла столица, — центръ духовной жизни страны, гдѣ, какъ мнѣ думалось, можно встрѣчаться съ писателями, гдѣ жизнь бьетъ ключемъ и свѣтъ просвѣщенія изливается широкими струями, увлекая всѣхъ къ культурѣ и прогрессу….
Но было и другое обстоятельство, тянувшее меня въ Петербургъ. Еще будучи въ шестомъ классѣ, я познакомился съ тою, съ которой провелъ почти весь свой жизненный путь. Это была дочь мѣстнаго почтеннаго купца Зекеля. Она была гимназисткой и, по окончаніи курса въ женской гимназіи, поступила, еще до окончанія мною гимназическаго курса, въ Петербургскую консерваторію. Понятно, что другого университета, кромѣ Петербургскаго, для меня не существовало.
Лѣто передъ поступленіемъ въ университетъ я провелъ на урокѣ близъ Харькова, въ одной еврейской семьѣ. Еще до того я изъ своихъ заработковъ, достигавшихъ для гимназиста въ Полтавѣ небывалаго размѣра, — я зарабатывалъ уроками до 150 рублей въ мѣсяцъ, — копилъ резервный фондъ для Петербурга и ежемѣсячными выплатами оплачивалъ портному заранѣе приготовленный гардеробъ. Скопить удалось до 200 рублей, и съ этимъ капиталомъ я бодро двинулся въ концѣ августа 1882 года въ столицу.
Будущее меня не волновало. Я имѣлъ въ карманѣ письмо къ директору одного изъ видныхъ банковъ, богатому еврею, жившему раньше въ Харьковѣ, гдѣ онъ владѣлъ аптекой, — и я былъ увѣренъ, что онъ устроитъ мою матеріальную судьбу.
ГЛАВА VI.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.
Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.
Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.