Цветы для Анюты - [4]

Войдя в подъезд, я лениво поднялся на свой этаж, попутно буркнув «здрасьте» соседке. Она как-то странно посмотрела на меня. Удивительно, что я заметил это, ведь я вообще ничего не замечал. Подойдя к двери, я позвонил в звонок, так как ключей у меня с собой не было. Мне не спешили открывать. Я позвонил еще раз, и еще, затем стал громко тарабанить кулаком в дверь. В груди как-то непривычно и неприятно похолодело. Наконец, замок щелкнул, и дверь неуверенно приоткрылась, я распахнул ее и едва не сбил с ног Нютку.

— Тебя не учили спрашивать, кто стоит за дверью или тебе все равно, кого впускать в квартиру? — сходу налетел я на сестру. Между прочим, вполне справедливо. — Где мама с папой? — поинтересовался я, так как, пройдя в квартиру, я обнаружил непривычную тишину.

— Я одна, — пролепетала Анька. — Мама… — тут голос девочки дрогнул, и она заплакала, тихо так, не по-детски. Я подбежал к ней и стал трясти ее за худенькие плечи:

— Что? Что с мамой? Отвечай же! Ну?

— Нет, она… Папа… Ему стало плохо. У него кровь шла из носа. — Нютка всхлипывала и задыхалась, поэтому говорила прерывисто и не очень внятно. — Двое мужчин привели его домой. Потом мама вызвала скорую, врачи осмотрели его и увезли в больницу. Мама поехала с ним, а меня оставила дома, сказала, чтобы никому не открывала, пока не дождусь тебя.

— Что они сказали? Врачи? Что сказали?

— Не знаю. Мама велела мне идти в комнату. Я только видела, как они измеряли ему давление, ну, как это всегда делал папа… этим… тонометром.

— Понятно, — выдохнул я. Вероятно, у отца поднялось давление. Я молился о том, чтобы все обошлось. Я взял свой мобильный телефон и набрал мамин номер — из зала послышалась мелодия ее телефона. Значит, мама оставила его дома. Остается только ждать маминого возвращения. Вскоре позвонила тетя Маша — мамина родная сестра. Она знала о случившимся с папой. Она не стала скрывать от меня правду, и сказала, что у папы инсульт. Тетя Маша обещала приехать утром, проведать нас, если мама останется в больнице с папой. Я не мог поверить, не мог понять — ведь папе был всего сорок один год! Разве в этом возрасте может случиться инсульт или инфаркт? Я не осознавал, что до этого всегда считал, что сорок — это ого-го как много. Я изменил свое мнение.

Я бессильно опустился на диван, спрятав лицо в ладонях. Я раскачивался взад-вперед, медленно и монотонно. Не знаю, сколько времени я так просидел, и не сразу отреагировал, когда почувствовал чье-то присутствие рядом с собой. Я и забыл, что в этой квартире я не один. Маленькая ладонь тихо и даже боязливо легла мне на плечо, затем детские руки обняли меня.

— Сереж, не плач. Папа поправится. Вот увидишь!

Вот тут я вздрогнул, будто меня ударили. Нютка испуганно убрала руки, когда я посмотрел на нее. Она виновато покраснела, словно смутившись своего поступка.

— Чего тебе? Я не нуждаюсь в твоем сочувствии! — с нескрываемой ненавистью прошипел я ей.

— Я не…

— Иди спать! — рявкнул я, вкладывая в этот крик всю свою злость, страх и отчаяние. Нютка вздрогнула и, не сказав больше ни слова, оставила меня одного. Я не давал волю слезам, я часто-часто моргал, чтобы они отступили. Я не ложился спать. Я ждал маму, ждал какого-то чуда, что вот-вот мама с папой вернутся, и скажут, что произошла ошибка — папе просто стало нехорошо, и сейчас ему уже легче. Конечно, завтра он не пойдет на работу, ему нужен покой и лечение. Но это никакой не инсульт — просто высокое артериальное давление. Просто давление. Я не заметил, как уснул на диване, и проснулся утром уже около десяти, когда мама вернулась из больницы.

— Почему ты не в школе, сынок? — устало спросила она.

— Какая школа, мама?! Что с папой? Как он? Тетя Маша сказала, что у него инсульт, это правда?

— Да, сынок, правда. Но с ним все будет хорошо. Он поправится, — фальшиво произнесла мама. Я понял, что она лжет. — Где Анечка?

— Понятия не имею. Спит, наверно, — небрежно ответил я. Мне не хотелось переводить тему, я должен был все узнать про папу. Мама покачала головой.

— Нельзя так, Сережа. Почему ты так относишься к сестре?

— Она мне не сестра! — отчаянно выпалил я, и сразу пожалел об этом. Даже в порыве отчаянной ненависти к Нютке я никогда не позволял себе этих слов. Мне было стыдно произносить их. Стыдно было и сейчас, когда я уже ляпнул это.

— Не говори так, сынок! — испуганно воскликнула мама. — Не говори так! Мы с папой любим Анечку, и мне она как дочь. Мы очень любим ее, и тебя очень любим!

— Вот в последнем я сомневаюсь, — опять сморозил я. Я и сам не понимал, что заставляло меня говорить все это, ведь я прекрасно знал, что эти слова причиняют маме боль.

— Сережа, Сережа… В тебе сейчас говорит подростковый эгоизм и ревность. Это нормально, но когда ты повзрослеешь, когда станешь старше, то…

— То полюблю Аньку, как родную сестру? — закончил я за нее.

— Я очень на это надеюсь, — устало сказала мама. — Я только хочу сказать, что у Анечки никого кроме нас больше нет, и когда-нибудь тебе придется заботиться о ней.

— Тогда и Анечка станет взрослой. Зачем мне тогда заботиться о ней? Мама, скажи мне, что с папой? Он в тяжелом состоянии, да? Мама, не ври мне, пожалуйста!