Crudo - [11]

Может, ты умираешь и тебе уже всё равно. Тебе больше нечего сказать. В пустоте, в серой завесе почти исчезают под водой острова. Она записывает сюжет фильма «Ки-Ларго», пересказывая его в самых мрачных тонах, она рисует картину мира перед концом света. Каждый кусок мяса, каждую мразь. Не слишком ли часто она стала повторяться? Есть вещи, которые ты могла когда-то себе позволить, но не можешь сейчас: короткие юбки, но в словесной форме. Ей нравились татуировки, потому что ей нравилось, когда что-то проникало ей под кожу и там оставалось; можно сказать, это единственный опыт постоянства, который она имела в жизни. Ох, Кэти, никто тебя не хотел. Ох, Кэти, а теперь хотят.

______________________________________

10 августа 2017 года. Она приезжает в свой старый дом за четыре секунды до грузчиков. День переезда, кричит сосед, которого она никогда раньше не видела. Я не знал, что ты выходишь замуж. Зайдя внутрь, она объясняет мужчине по имени Алан, что кухонную дверь надо снять с петель, чтобы кровать можно было спустить по лестнице. Потом она отстегивает велосипед, год не использованный и покрытый толстой пеленой паутины, и уходит.

Все вышли на улицу. Мужчина по имени Стэн в соломенной шляпе и грязном костюме стоит перед ней в очереди на почте. Входит еще один мужчина. Доброе утро, Малькольм Икс, доброе утро Малькольм Икс, доброе, Малькольм Икс, Малькольм Три Икса. Она отправляет посылку в Италию, она выбирает вторую по дешевизне опцию. Дома их вещи накрыли белыми простынями. Все пьют кофе. Шторы опущены. Сейчас август, но кажется, будто осень – косые лучи солнца, запах гниения и спелости. Это славно, но ей от этого нехорошо, будто под поверхностью вспенилась куча неожиданно вернувшихся старых новостей. Память смывает желание, желание заражает память. На втором этаже она читает бортовой журнал капитана Уильяма «Дика» Парсонса, сбросившего «Малыша» на Хиросиму. 3:00 – последняя зарядка орудия, 7:30 – воткнуты красные штекеры, 8:38 – выравнивание на высоте 32 700 футов, 9:15 ½ – сброс бомбы. Потом она читает про Оппенгеймера, потом она читает про дочь Оппенгеймера Тони. После его смерти она хотела стать переводчиком ООН, но из-за отца ей не дали допуск, и она покончила с собой в возрасте 32 лет.

Сколько всего в этой истории, рассеянно думает Кэти. Но можно размышлять в любом направлении, тут дело не только в войне, не только женщинах в кулуарах, не только в том, как последствия копятся минута за минутой, незаметно, незаметно, а потом переваливают через край. Ее занимал факт отбора: кто выдает разрешения, кому это нужно. Например, нужно ли подвергать цензуре картины? Что, если это плохие картины, нарисованные плохими людьми, которые ничего не понимают? Отнять у них кисть, посадить в тюрьму, пороть любого, кто захочет смотреть на их работы. Кэти как-то раз довелось увидеть картину, которая многих задела. В мае она ездила с ПиДжей на Биеннале Уитни, где к тому времени явственно воняло тухлой колбасой. Она не могла сказать, понравился ей портрет Эмметта Тилла или нет, она испытывала сильные эмоции по поводу судьбы Эмметта Тилла, но не по поводу того, что человеку можно, а что нельзя рисовать. Ее книги были запрещены в Германии и ЮАР, ей не чуждо было говорить вещи настолько мерзкие и возмутительные, что людей воротило, она была злобной дрэг-квин, только – сюрприз!!! – у нее под платьем имелась вагина.

Рынки обваливались. Все паниковали, даже биржевые брокеры. Северная Корея грозилась сбросить бомбы на Гуам. Кэти знала о Гуаме, потому что там вырос ее друг Гордон. Из всех ее знакомых мужчин Гордон единственный действительно хорошо смотрелся в берете: горячий, подтянутый, словно битник-революционер, который пишет стихи, но при этом умеет драться. Лицо Трампа с его белесыми потными глазенками. Как всё это случилось? Какое-то вульгарное желание экшена, как серия с Красной свадьбой, только на самом деле и в огромных масштабах. Не верилось, что это на самом деле, вот в чем беда. Казалось, будто это происходит внутри ее компьютера. Она не смотрела новости и не слушала радио, она даже заперла телевизор в шкафу, специально для этих целей собранном. Если она отходила от ноутбука, что оставалось: ее сад, березы, болтливый Малькольм Три Икса в очереди. Если шла обратно: Армагеддон. На самую высокую березу села птица. Она не могла ее разглядеть ни в очках, ни без них. Сорок – неплохой результат для истории существования человечества, но она бы предпочла, чтобы всё осталось так же – вода в кранах, киты в океанах, фрукты и пуховые одеяла, весь этот пышный парад, ей всё нравилось, спасибо, пусть шоу продолжается.

Прошло два дня. Во сне Кэти испытала сильный оргазм и проснулась в серое разочарование утра. Теперь она жила здесь, в доме ее мужа; эта кровать осталась в ее собственности, а другая, ее настоящая кровать, лежала разобранная и упакованная в хранилище где-то в Кембриджшире. Вчера она открыла дверь трем молодым румынам, почти мальчишкам, которые идеально отмыли ее окна, но замызгали все поверхности и пол. Она сунула старшему скользкую пятифунтовую банкноту, из тех, что не по вегану, – уж очень тяжело ему давалось обучать других пользоваться шваброй для стекол и тряпкой. Они постоянно звонили и говорили, что почти закончили, она возвращалась и находила их в саду, где они мыли детали плиты, двадцать минут, двадцать минут. В конце концов, это заняло четыре с половиной часа, и полы она оттирала сама. Потом она отдала ключи, потом она ходила по дому, сутулясь под весом воспоминаний о вещах, здесь происходивших, в основном о сексе, кое-каких вечеринках, огромном количестве паршивых бессонных ночей, страстном порыве перекрасить батареи. Себастьян всегда заходил через заднюю дверь, закатывал свой велосипед, э, привет, мм, может, выпьем кофе. Ты мне нравишься, сказала как-то она после или даже во время секса, и он безумным взглядом окинул комнату и крикнул: мне нравится твоя кровать! Мне нравится твоя комната! Мэтью на Новом году, Джонатан, на которого она месяцами кричала в его утренние визиты. Многие годы она думала, что неуловимые, не готовые к обязательствам, холодные мужчины – это ее проклятие, мой так называемый парень, говорила она про Стюарта, – но теперь она понимала, что сама их выбирала, что они были барьером между ней и каким-то подлинным эмоциональным вовлечением, к которому у нее не было ни склонности, ни навыка, она бы стала одной из тех женщин, что плюют на свою семью и всё внимание направляют на собаку. Она чувствовала себя пустой. Она чувствовала себя пустой и слегка истеричной, ее подмывало что-то сделать, но она не знала что. Она хотела сесть в машину и поехать куда-то, где весело и желательно жарко, она еще не была готова лечь спать. Она написала шесть электронных писем – три по делу, одно опрометчивое – и ощутила легкую дурноту. Отношения между людьми, каким образом. Всегда сложно понять, как выбрать позицию, как открыться в меру. Каштановые деревья коричневели от грибка. Одно стояло прямо у нее перед глазами, и ей показалось, что лето уже кончено, что увядание уже началось. Сверху на бедрах у нее был заметен целлюлит, она знала, что у нее растяжки на заднице, неизменно тощей вот уже сорок лет, время брало над ней верх, при мысли об этом у нее перехватывало дыхание. Железнодорожные пути проходили буквально по краю ее сада, куда уж символичней? Она была на середине жизни, она шла на юг, никуда не шла, она застряла между станциями, как сломанный локомотив.