Циркач - [8]

— Что ты делаешь? — спросил Винанд, остановившись неподалеку.

Я, казалось, сначала увидел, как двигаются его губы, и лишь намного позже услышал голос и разобрал слова.

— Так, смотрю, — ответил я хриплым голосом. — Странная статуэтка, правда?

Винанд подошел к стойке и протянул руку к статуэтке. В этот миг я услышал, что кто-то подошел к двери барака. И снова я знал: все, что сейчас произойдет, нерушимо и было предназначено и заложено еще до сотворения мира.

Дверь открылась. В проеме стоял единственный вожатый, оставшийся в лагере. Он был некрасив, я помню, что считал его старым: так подростки обычно воспринимают всех, кто старше их лет на десять. Ему было где-то под тридцать, не больше, но в своей мешковатой одежде он казался уже несколько иссохшим и побитым жизнью, а черный берет, туго обтягивающий башку, завершал невыразимую безликость.

— Ну? И что мы тут делаем? — спросил он в свою очередь.

Видно было, как в уголках его рта слегка пенилась слюна. Он подошел ближе и остановился. В этот миг битые и заново собранные осколки статуэтки развалились у Винанда в руках и, позвякивая, упали на стойку и на пол.

— Он тут красивые статуэтки на пол швыряет, — сказал я. — Скучно ему, наверное.

Казалось, стены повторили мои слова, придав им еще большую, неотвратимую четкость. Винанд повернулся и стоял перед нами, беспомощно разведя руки. Его звериный, большой мальчишеский рот дрожал: он что-то хотел сказать, но сперва ему нужно было сглотнуть. Быстрыми движениями, над которыми мне даже не пришлось раздумывать, поскольку они были указаны мне еще до сотворения мира, я схватил его, притянул к себе, заставил нагнуться, зажал его шею между ног и быстро протянул вожатому прут, который, пока шла эта схватка, зажал в зубах. Я знал: все, что я делал, было яснее ясного и не требовало объяснений, потому что вожатый, как и я, с самого начала испытывал то же неотвратимое желание насилия и страсти. Без малейших колебаний он взял у меня прут. Дверь барака, которая стояла открытой, стало засасывать сквозняком сперва медленно, потом быстрее, и — так и должно было быть, я знал — в конце концов, она с сильным ударом захлопнулась.

— Зачем ты это сделал? — спросил вожатый, но этот вопрос не требовал ответа.

Винанд — звук его голоса сквозь черепные кости с дрожью побирался к моему паху — что-то залепетал, запинаясь, но прут уже просвистел в воздухе, и вожатый грубо, стараясь причинить как можно больше боли, хлестнул веткой по напряженному, облеченному в черные шорты седалищу Братца Лиса. Полукрик-полустон, переходящий в бурные всхлипывания, вырвался из его горла, но тут же последовал еще один удар. Теперь я вдыхал головокружительный запах мальчишеского пота Винанда и внутренней стороной бедер ощущал тепло его хрупкого, и в то же время мускулистого, извивающегося тела. Обеими руками я дернул за ремень на шортах, чтобы тонкий хлопок посильнее обтянул его маленькую, но крепкую вздернутую попку.

Вожатый снова ударил с почти атлетической силой, и крики Винанда перешли в хриплое рычание, прокатившееся по моим бедрам вниз. Теперь он, кажется, впервые набрался сил и попытался вырваться. Мне пришлось собрать все силы, чтобы удержать его, но я знал: нельзя отпускать, прежде чем я…

Вожатый ударил теперь чуть пониже, прямо над краем штанин Винандовых шорт, все еще натянутых, как кожа барабана. Дрожащий крик мальчика стал еще сильнее и выше. Винанд пытался, дергая шеей и плечами, вырваться из моей хватки, одновременно прикрывая ладонями зад.

— Вообще-то надо надавать ему по голой заднице, — медленно и громко произнес я, не глядя на вожатого.

Тот ударил еще раз, расчетливо направив и с небывалой жестокостью опустив ободранный конец прута вновь чуть пониже, на голые бедра. Я почувствовал, как тело Винанда поднялось на волне боли, он издал резкий, от хрипоты почти свистящий всхлип. Он бешено тряс головой, ударяясь о мои колени, и капельки с его мокрых, теплых волос забрызгали мои голые ноги.

— Я любил его, Шакал. Я любил его… наконец, наконец, я знал…. и в голове у меня была одна мысль: «Песня Лис»[5]… «песня лис»… вот, о чем я все время думал, Шакал… «Песня Лис»… и тогда… я излил свой любовный сок прямо себе в штаны, Шакал, понимаешь?.. Тебе нравится мой рассказ?

— Да…

Я трогал член Шакала, применяя все навыки, чтобы пробудить любовь.

— Послушай, Шакал… Этот мальчик, тогда… Я дал избить его, но ради кого?.. Ради кого я позволил его тогда выпороть?.. У меня… никого не было… Я был совсем один в этом мире… Я еще не знал тебя, Шакал. Но теперь… и теперь я знаю таких мальчиков, как Винанд… Знаю, где они живут, что они делают друг с другом, Шакал… Знаю, в какую школу они ходят, эти маленькие шлюшки из техникума с блядскими попками… Мы будем брать их с собой по одному или двух сразу, двух дружков, чтобы один смотрел, как мы пытаем другого, самого красивого. Шакал, я спущу с него бархатные брючки, свяжу ему руки за спиной и отхлещу для тебя, для тебя, Шакал… На тебе будет одежда из темной, обтягивающей кожи и кожаные перчатки… Ты раздвинешь его попку для меня, для моей плетки… тонкого хлыста… и я отхлещу его, там… между, промеж… эту маленькую шлюшку… точно там… по щелочке, по маленькой заднице, по маленькому мальчишескому светленькому мешочку внизу, его блядскому мешочку… тонким хлыстом… чтобы он…