Чужестранка - [287]

Я решила, что сказанное в любом случае предпочтительнее прозвища «блудница вавилонская».

Кухня в монастыре была очень теплым местом, напоминавшим пещеру; от векового жирного дыма купол потолка стал полностью черным. Брат Евлогий, сунувший руки в чан с тестом по локоть, приветственно кивнул Ансельму и по-французски попросил одного из братьев накормить нас. Мы нашли место в уголке, удаленном от поварской суеты, и уселись там с двумя кружками эля и тарелкой с пирогом. Слишком занятая собственными мыслями, чтобы есть, я подвинула тарелку ближе к Ансельму.

– Позвольте мне спросить вас следующим образом, – начала я, аккуратно подбирая выражения. – Как вы думаете, если бы я, к примеру, знала об опасности, угрожающей большому числу людей, должна ли я попробовать ее предотвратить?

Ансельм автоматически утер рукавом нос, потекший в теплой кухне после холодного двора.

– Вероятно, да, – ответил он. – Однако это зависит от массы обстоятельств. Скажем, велик ли риск лично для вас, имеете ли вы другие обязательства, а также насколько велики шансы на успех?

– Не знаю ни о каких подобных обязательствах, конечно же, кроме моего долга перед Джейми. Однако он относится к этому большому числу людей, которым грозит опасность.

Ансельм отломил кусок горячего пирога и протянул мне. Я так глубоко задумалась, уставившись в кружку, что даже не заметила этого.

– Я убила двоих человек, – начала я. – Если бы не я, у каждого из них могли родиться дети. Они могли совершить…

Я растерянно отодвинула от себя кружку.

– Кто их знает, что они могли в жизни совершить. Я могла повлиять на будущее… да я точно на него повлияла, но не знаю как, и это меня пугает.

Ансельм хмыкнул и махнул рукой бежавшему мимо нас монаху; тот сразу же притащил новый пирог и еще один кувшин эля. Ансельм наполнил наши кружки и только после этого заговорил:

– Одну жизнь вы отобрали, а чью-то другую спасли. А скольких больных вы вылечили – это те люди, что без вашей помощи умерли бы! И это тоже оказывает влияние на будущее. А вдруг человек, которого вы спасли, впоследствии сделает нечто очень злое? Разве в этом будет ваша вина? Разве вы могли допустить его смерть, даже учитывая это обстоятельство? Разумеется, нет.

Для большей убедительности Ансельм даже постучал по столу кружкой.

– Вы говорите, что опасаетесь совершить здесь какие-то поступки, поскольку боитесь повлиять на будущее. Мадам, это нелогично. На будущее влияют все поступки каждого из нас. Если бы вы остались там, у себя, ваши поступки, без сомнения, оказывали бы на течение событий не меньшее влияние, чем они повлияют на него здесь. Вы несете за них такую же ответственность, что несли бы там, – в той же мере, что и все остальные. Есть лишь одна разница: здесь вы точнее понимаете, какие именно последствия повлекут ваши поступки, а там у вас такого преимущества не имелось бы.

Он покачал головой и уверенно глянул на меня через стол.

– Пути Господни для нас неисповедимы, что прекрасно. Вы правы, ma chere, церковь не могла предвидеть ситуации вроде вашей, поэтому единственное, чем вы можете руководствоваться, это ваше собственное разумение и помощь Божья. И я не смею учить вас, что вы должны делать и чего не должны. У вас есть свободный выбор – как и у любого человека на земле. А история, как мне кажется, представляет собой совокупность всех поступков человеческих. Отдельных рабов своих Бог наделяет возможностью влиять на судьбы многих других. Возможно, вы одна из них, а возможно, нет. Мне неизвестно, почему вы здесь оказались, и вам это неизвестно. Похоже на то, что мы оба никогда этого не узнаем.

Он насмешливо вытаращил глаза.

– Порой я сам не имею представления, для чего я тут!

Я рассмеялась, а он пригнулся ко мне через стол, и его лицо оказалось возле моего.

– Ваше знание будущего – орудие, данное вам так же, как Провидение дает жертве кораблекрушения нож или леску, чтобы ловить рыбу. Пользоваться этим орудием вполне нравственно, если вы действуете согласно законам, что дал нам Господь, и не употребляете его во зло.

Он помолчал, глубоко вдохнул и сделал резкий выдох, от которого его шелковистые усы взлетели вверх.

– Я могу сказать вам, дорогая мадам, те же слова, что говорю всякому, кто приходит ко мне за советом в минуту смятения: положитесь на Бога и молите Его, чтобы он вас направил.

И Ансельм придвинул ко мне свежий пирог.

– Однако какое бы решение вы ни приняли, вам потребуются силы. Поэтому примите еще один небольшой совет: когда вас охватывают сомнения, ешьте.

Вечером я зашла навестить Джейми; он спал, положив голову на локоть. На подносе аккуратно стояла пустая миска из-под супа, подле нее уместились тарелки, полные нарезанного хлеба и мяса. Я посмотрела на спавшего с невинным видом больного, на тарелки, потом обратно. Потрогала хлеб. На корочке осталась вмятина от пальца. Хлеб свежий.

Я вышла из комнаты и отправилась на поиски брата Роджера, обнаруженного в кладовой.

– Он ел хлеб с мясом? – спросила я с места в карьер.

Брат Роджер улыбнулся в свою лохматую бороду.

– Да.

– Удержал в себе?

– Нет.

– Надеюсь, вы не убирали за ним?

Мой вопрос его насмешил: пухлые щеки монаха порозовели.