Многие горцы-вожди сражались,
Много героев со смертью встречались.
И приютила родная земля
Тех, кто пал за закон и за короля.
Якобитская песня «Неужели ты не вернешься?»
16 апреля 1746 года
Он умер. Почему-то, правда, болезненно дергало нос; это было странно. Разумеется, он верил в Создателя понимающего и всепрощающего, но испытывал и ту изначальную, словно оставшуюся от первородного греха, вину, заставляющую любого набожного христианина страшиться ада. Впрочем, все, что он знал о преисподней, не позволяло считать, что бесконечные муки, уготованные бедным грешникам, могут свестись к боли в носу.
В то же время в рай он попасть точно не мог. По ряду причин. Прежде всего, он этого отнюдь не заслужил. Кроме того, на рай это было совершенно не похоже. И к тому же он испытывал некоторые сомнения, что сломанный нос, который не особенно похож на адскую кару, можно счесть наградой для благословенных праведников.
Где же он в таком случае? В чистилище? Он представлял его себе как что-то серое и тусклое; однако разлившийся перед глазами блеклый красноватый свет почти подтверждал подобный вывод.
Сознание несколько прояснилось, постепенно возвращался рассудок. С некоторым раздражением он подумал, что хорошо бы кто-нибудь его заметил. И, раз уж его страданий не хватило для того, чтобы очиститься от грехов и, упокоившись, сразу взойти в Царство Божие, пусть ему объявят приговор Высшего судии. Конечно, ему не было ведомо, кого ждать с вестью, ангела или демона: о персонале чистилища и его особенностях не рассказывали в школе, а сам он как-то об этом никогда не размышлял.
В предвкушении встречи он стал прикидывать, какие следующие мучения могут ему достаться, и задумался, не начались ли уже они, так как вместе с сознанием вернулись чувства и, следовательно, боль. Теперь он чувствовал все свои порезы и ссадины и был совершенно уверен, что вновь сломал безымянный палец правой руки. Трудно этого избежать, когда сустав почти не гнется. Так, значит, все не так ужасно. Еще что?
Клэр.
Имя пронзило его сердце словно ножом, причинив боль, не сравнимую ни с какими муками тела.
Если бы он оставался в земной телесной оболочке, несомненно, корчился бы в страшных страданиях. Впрочем, он знал, что так случится, еще когда отсылал ее к кругу камней. Для чистилища же духовные терзания обычны; видимо, решил он, боль разлуки станет основным его наказанием. Главным и достаточным для искупления всех грехов, вплоть до убийства и измены.
Он не был уверен, можно ли грешникам, находящимся в чистилище, молиться, но тем не менее решился на это: «Господи, избавь ее от бед и опасностей. Ее и дитя».
Никаких сомнений: как и прежде, она легка на подъем и быстра на ногу, а своим упрямством превосходит всех известных ему женщин. Однако смогла ли она вернуться обратно, туда, откуда пришла? Скользить по полному опасностей пути, сквозь неведомые таинственные слои, разделяющие «тогда» и «теперь», прошлое и будущее? Он представил себе, что ее, такую одинокую и беспомощную, зажало в кольце камней, а он даже не может прояснить ее участь, и горе заставило забыть о сломанном носе.
Дабы отвлечься от тяжких мыслей, он вновь решил пересчитать свои телесные раны и весьма огорчился, когда понял, что не чувствует левую ногу. Похоже, ее не было. Впрочем, бедро заявляло о себе колющей болью в суставе, а вот ниже… ничего. Ну что ж, в свое время он вернет себе ногу – либо когда, наконец, попадет в рай, либо, в крайнем случае, в день Страшного суда. В конце концов, его зять Эуон весьма ловко ковылял на деревяшке, заменявшей ему отсутствующую ногу.