Чужая страна - черника - [26]

Наконец Пертти шелохнулся. Он посмотрел на тучи, кивнул, но ничего не сказал.

Янне повернулся. Он хотел уйти к себе; с Пертти невозможно было оставаться наедине. В его присутствии делалось неловко, с ним, бессловесным, ни о чем нельзя было поговорить.

Но обещание, данное самому себе и Рахикке, приковало его ноги к полу и заставило его сказать:

— Пойдем ко мне?

Пертти вздрогнул, по его лицу прошла быстрая дрожь. Затем он прошептал:

— Ком…[17] ты…

Они прошли через пахнущую одеждой прихожую. В кухне Пертти снял с себя плащ и положил его на спинку стула. Янне присел на койку. Это была постель Уллы; кашель Пертти слышался по ночам за стеной маленькой комнаты.

Пертти присел к столу. Он водил пальцами по узорам скатерти и слегка раскачивался всем телом.

Янне снова стало неловко.

Он должен что-то сказать, сейчас, сию минуту. Но в голове у него было пусто, и ни слова не навертывалось на язык. Он возил ногой по полу, ставил ее на подушечки пальцев, складывал руки крест-накрест на груди, посмеивался, чесал себе затылок, бока, широко расставлял ноги, упираясь локтями в колени. Потом он стал утирать нос.

Так опять прошло некоторое время.

А Пертти… он лишь сидел и ждал. Или, возможно, ему было так же, как Янне теперь: его губы тоже хотели произносить слова, те, что он слышал от других, с которыми соглашался и на которые отвечали. Но у Пертти никогда не было слов, никогда.

Швеция отняла у Пертти слова.

А на бессловесного не обращали внимания среди многих других: среди других надо было кричать и говорить не переставая, быть таким, как Ганс или Юлле, всезнающим. Поэтому бессловесному приходилось оставаться одному в том сумраке, где у вещей нет названий и где ощущения лишь отдаются какой-то странной болью в груди.

Но у него, Янне, слова были. Он принес их с собой из Финляндии, и они уже бесповоротно укоренились в его уме. Он рассматривал вещи в кухне Лемпиненов: шкафы, стулья, коврики, кастрюли и сковородки. Он знал, как называется каждая вещь. Знал он имя и собственным чувствованиям: он был в тревоге за Пертти.

Если бы он дал ему часть своих слов. Если б он знай себе тараторил, показывал на вещи и называл их по именам. Тогда Пертти волей-неволей пришлось бы учиться.

— У вас часы с кукушкой…

Взгляд Пертти пробежал от узоров на коврике до двери и обратно. Одновременно Янне понял, что Пертти даже не услышал его толком. Он робел, боялся, как бы незнакомые слова не задели за больное место. Поэтому он и его, Янне, слова пропускал, как ветер, мимо ушей, ведь слушать ветер не больно.

— Утюг, сковородка.

Янне вдруг захотелось взять Пертти за грудки и потрясти, пробудить его. Но руки могли коснуться лишь оболочки груди, но не ее нутра, и слова тоже не проникали туда.

Он встал. Он не знал, куда девать руки и ноги. Руками хотелось что-то делать, совершать. Он провел пальцами по числам матерчатого календаря: каждое число ощущалось пальцами одинаково и рождество тоже. Потом он наклонился и заглянул в сплетенное из лыка лукошко. У Лемпиненов тоже были газеты, макулатурные издания вроде «Нююрикки» и выпуски серии «Здоровье». Но было здесь и другое: на самом дне лукошка лежала кипа тонких брошюр. Он взял одну. На ее обложке бежал по холму солдат с занесенной для броска гранатой. Еще дальше виднелся куст разрыва и горящий танк.

Пертти стал рядом с ним, нагнулся и стал копаться в кипе брошюр.

— Это… бра[18], — сказал он и протянул Янне брошюру в красной обложке.

На первой странице в маленькой комнате перед картой стояли четыре солдата. Изо рта одного из солдат поднимался пузырь, внутри которого были слова. Но все эти слова были шведские. Янне пролистал семь, восемь страниц брошюры. Теперь солдаты брели по густым зарослям. Говорили они по-прежнему по-шведски.

— Что этот говорит этому? — Янне по очереди указал на двух солдат с массивными подбородками.

Пертти нагнулся посмотреть.

— Это капитан Бил Конолли…

— А что он говорит?

— Это самое… — Палец Пертти скользнул к одному из пузырей. В нем было только одно слово: «В атаку!»

Они подошли к столу. Пертти зашуршал бумажным мешком.

— Ешь булку…

Янне взял булку и принялся разглядывать новую брошюру. На ее обложке оскалившийся человек ехал на «джипе» по горной дороге. На одном из поворотов дороги маленькие человечки с раскосыми глазами бросились к «джипу» и начали стрелять. И человек этот тоже стрелял, и нападающие падали, раскинув руки. Один из них кричал: «Аах!»

На последней странице человек из «джипа», улыбаясь, стоял среди других солдат.

Янне взглянул на Пертти. Подперев ладонью щеки, тот читал, его губы слегка шевелились. Время от времени он поднимал глаза к потолку и, казалось, думал.

— Что… де хэр?[19] — вдруг спросил он.

Янне придвинул Пертти стул. Палец Пертти упирался в картинку, на которой был изображен человек, глядящий в бинокль на море.

— Бинокль.

Пертти тихо повторил это слово:

— Би-нокль.

— В него далеко видно.

— Видно… бинолькль.

Янне рассмеялся.

— Бинокль.

Верхняя губа Пертти — губа злюки — вытянулась. Вероятно, смех задел его за живое. Янне поспешно продолжал:

— А это пушка, а это снаряд, а это военный корабль. Они стреляют с него из пушки…