Чужая страна - черника - [27]
— Из… пуш-киш…
— Да, из пушки.
На одной картинке солдат направлял огненную струю в блиндаж.
— Это огнемет.
Пертти посмотрел на картинку, потом на рот Янне. Янне повторил совсем медленно:
— Ог-не-мет.
— Это онгнемнет.
Янне не решился поправить его, глаза Пертти исподлобья следили за выражением его лица.
— Что он делает?
— Люди на войне сжигают им друг друга.
— Эх, если бы мне…
— На что он тебе?
— Я бы сжи… Сжег.
— Что сжег?
— Все!
Пертти очертил рукой широкий круг. Его щеки пылали густым румянцем, грудь вздымалась и опускалась в лад прерывистому дыханию. Вдруг рот Пертти скривился, словно он собирался заплакать, и Пертти, дрожа, повернулся к Янне спиной.
Сочившаяся из туч изморось сгустилась в капли, слышно было, как они барабанят по крыше. Янне подошел к окну. Стемнело, в домах уже зажглись огни. На дальней развилке дорог вспыхнули фары автомобиля и тотчас исчезли.
— Мне, наверное, надо идти.
Румянец на щеках Пертти сменился бледностью, взгляд снова уперся в коврик.
— Мен… булка… съешь ее, — пробормотал он.
Янне забыл булку под брошюрами. Пертти тоже оставил свою нетронутой.
— Пошли к нам, — сказал Янне, — съедим их с соком. У нас есть сок.
Пертти сунул пачку брошюр под мышку, и они пошли.
— Садись здесь, я достану сок, — сказал Янне и указал Пертти место за столом.
Но сока в холодильнике не оказалось, было только растительное масло и уксус. Не было сока и в чулане в прихожей.
Он наверняка был в погребе, но попасть туда было нельзя: мать прятала ключ, опасаясь за свое варенье.
— Соку нет.
Пертти кивнул. Он уже прогрыз дырку в круглой булке.
— Съедим с молоком.
Янне налил в высокие стаканы молока и сел напротив Пертти. Пертти послюнявил палец и перевернул страницу.
— Ааах, — тихо сказал он потом, как говорили умирающие на войне. — Ааах, ааах…
Время от времени он откусывал от булки такой кусище, что за ушами трещало.
Янне булку есть не стал, она показалась ему невкусной. Он сидел и следил, как читает Пертти. А тот то и дело переворачивал страницу, тыкал пальцем в какую-нибудь картинку и спрашивал:
— Что?
— Это торпеда, это штык, это гранатомет, — объяснял Янне.
И когда Пертти повторял новые слова, Янне лишь глядел на него и думал о том, что с тех пор, как они переехали в Швецию, к нему домой никто никогда не приходил — Пертти был первый.
14. Коса на камень
Была суббота. Мать и отец еще только пили утренний кофе, когда в дверь постучали. Оба вздрогнули, мать взглянула на часы.
— Кто это в такое время?
Мать была уже одета, отец был в исподнем. Он сорвал со спинки стула шерстяную рубашку, скользнул в маленькую комнату и захлопнул за собой дверь. Мать взглянула на себя в зеркало, пригладила пальцами встрепанные волосы. Затем подошла к двери и остановилась перед ней.
— Войдите.
Дверь раскрылась, и через порог переступила Улла. Хотя еще не было восьми часов, она уже успела причесаться и подвести синей краской веки. Лицо матери еще сохраняло следы сна: утром оно всегда казалось больше, чем вечером.
— Надеюсь, я не помешаю…
— Ничего.
Если бы Улла знала мать так же хорошо, как Янне, она бы быстро ушла к себе домой. Голос матери был холоден как лед. Но Улла не замечала этого, она лишь улыбнулась, как улыбаются гости, шагнула к столу и сказала:
— Какие милые у тебя чашки.
Мать нарочито громко вздохнула.
— Выпьешь чашку кофе?
— Я, собственно, пришла по делу, но раз у тебя уже готово…
Улла села на место отца. В щели неплотно прикрытой двери маленькой комнаты мелькнуло его лицо. Хотя оно появилось на секунду или две, Янне успел заметить на нем тень грозы. И в голосе отца тоже звучал гром, когда он проревел:
— Янне!
Янне подошел к двери.
— Принеси мне брюки, — проворчал отец через дверь. — Они, наверное… Ну, словом, посмотри сам, где они.
Янне нашел брюки на швейной машине. Он скатал их в сверток и сунул в щель в выжидательно протянутую руку отца.
Когда отец две или три минуты спустя вышел из маленькой комнаты, его лицо расплывалось в широкой улыбке.
— А, это ты, Улла, — приветливым голосом сказал он.
Но за спиной Уллы отец строил матери мрачные гримасы.
Потом они пили кофе и разговаривали о погоде и фабричных делах. Мать рассказывала о каком-то Кварнстреме Телмане, который взял пособие на лечение, хотя не был болен. Вчера мать видела, как этот Телман с каким-то бородачом отправился на такси в город.
Поохав некоторое время по поводу того, какую жизнь ведет Телман, Улла вдруг сказала без всякого перехода:
— Ну уж нашего-то Пертти никто не будет учить финскому языку…
Мать взглянула на отца. Тот смотрел на крошки от булки рядом со своей чашкой. Потом скатал из крошек шарик и сконфузился, не зная, куда его девать.
— Вы, наверное, знаете…
В начале недели Рахикка рассказал, что в школу два раза в неделю будет приходить финский учитель преподавать финский язык. Янне тоже слышал об этом и каждый день ждал прихода учителя. Однажды — это было в среду или в четверг — он уже подумал, что финский учитель прибыл, приняв за него человека, который все утро ходил по школьным коридорам. Но этот человек был всего-навсего трубопроводчиком; днем Янне видел, как он в комбинезоне чинил протекающую трубу.
Отец сунул хлебный шарик в рот и хотел что-то сказать, но мать опередила его.
