Чума - [7]

С такой толпой в караване… Все хотят кушать. Цены… соответственно. При высокой цене — рынок узкий. «Цена — не юбка: выше головы не задерешь». У меня нарезка на хрустальных подвесках уже конвейером идёт. «Конь стоячий пред солнцем восходящим» — тыщу в день. И куда это всё?

Николай снова идёт к Абдулле. Тот, добрый человек, не чинясь прямо отвечает:

— Надо поклониться. Не мне. Самому.

Николай в курсе. Вопрос — чем и сколько. Кони-мечи-соболя… отпадают. У них своё есть. Подносит поднос подношений. Сплошное «пи…». Одно то, чего стоило тот поднос донести до лика владетельнейшего и взора благочестивейшего…

Съел. Поднос безделушек из янтаря.

— Ну, ладно. Сделаем. Чего-нибудь. Если будет на то воля аллаха.

Сбегали разок в Булгарию. Там перекупщики надуваются. От жадности и спеси:

— Вы, русские, торг вести не умеете. Караваны — не по вашим диким лесным мозгам. А вот мы…! Ладно уж, возьмём мы ваш товар. В треть цены. Исключительно из милости, по-соседски.

— Да как же…?

— А как вы нас? В этом, прошлом и позапрошлом? Теперь наш час настал.

Экономика — сама по себе, межчеловеческие — сами по себе. Корреляция есть, но слабовыражена. Сотня купцов, которые из Ага-Базара дальний торг ведут, брызжут гонором от возможности выспаться. На нас, кто им в прошлые годы дела ломал. Ну, и на гяурах нечестивых, само собой.

Николай рвёт на себе волосы. Скоро весь в меня будет: «Николка плешивый». Судя по грамоткам — целиком в волнении и панике. Кое-что он делает: разворачивает местную сбытовую сеть, находит контрагентов. Втюхивает помаленьку. Приказчики его радуются. Но он-то в курсе моих планов, он-то понимает, что Серебряная Булгария вовсе не тот рынок, на который я замахнулся. И он сам уже… «вкус мечты» ощутил.

Наконец, уже глубокой осенью, эмир разродился: послал нового визиря вычистить Девичьи Горы. Я так понял, что они ждали пока тамошние урожай соберут. Чтобы хабара, стало быть, ну… побольше.

Жлобы! Поскрёбыши! Я на порядки больше теряю, а они колоски считают!

Абдулла зовёт Николая:

— Надо отблагодарить. Опору порядка и меч закона.

— За что?! Разве порядок на земле эмира не есть дело самого эмира?!

Это моя реплика. Николаю и так всё понятно. Кроме одного — чем и сколько?

Абдулла даёт спецификацию «материального выражения искренней благодарности и неизбывного восторга». Свечки стеариновые, стеклянные светильники к ним: «зима близко», зимой темно. Краску для волос, мыла разные, хрустальные подвески с сурами, зеркальцы малые…

— Э… достопочтенный ташдар. Разве красоту жён прекраснейшего может вместить маленькое зеркальце?

— Хм… есть варианты?

— Есть, могу показать!

И Николай, при покровительстве «банщика» Абдуллы, устанавливает в гаремной бане составное зеркало. Я про такое уже…

Эмир возвращается из объезда своих земель, встречается со своим отражением…

— Ё! Шайтан! Э-э-э… Хороший подарок. Наградить купца-гяура моими прошлогодними туфлями.

— Смилуйся, о величайший. Это не подарок — это образец. Если он пришёлся тебе по вкусу, то я немедленно отпишу моему господину, Воеводе Всеволжскому, ибо вещь принадлежит ему. И, если он согласится, то ты сможешь приказать ташдару купить для своей прекрасной мыльни. А если нет, то я немедленно заберу. Дабы не отвлекать взор благочестивейшего от мыслей о сокровеннейшем.

Николая из дворца выгнали палками. «И чтоб дорогу сюда забыл!». Но Абдулла объяснил Ибрагиму… варианты.

Взять чужое — без проблем. На этом строится средневековая война и всякое государство.

Война? У Воеводы нет и трёх сотен бойцов. Но война с Суздалем… Вопрос не «будет — не будет». Будет. Ты готов?

Отдать назад вещицу — тоже война. В гареме.

«Я могу воевать со всем миром. Или с тобой, дорогая».

У эмира таких «дорогих» — четыре законных. И с десяток… так, «для наслаждений». Какая война?! — Гарантированное поражение.

Я — про гарем. А вы про что подумали? — Хотя и на поле битвы…

Николая вызвали во дворец, вельможи пытались с ним торговаться. Николай помнил мои проповеди на Аише: «Они все — чисто рядом постоять. Дело делаешь только ты». Кивал, мычал, воздевал очи к небу…

— Благороднейший весной сокрушит всех гнусных язычников. И Волжский путь станет свободным и безопасным. А вещица пусть повисит пока на стенке. Так и передай своему… этому… как его…

— Да пребудет на сиятельнейшем эмире Ибрагиме благоволение Аллаха! Да дарует всевышний ему тысячу побед и десять тысяч лет счастливой жизни! Когда разбойников не будет, я уверен, мой господин, в восхищении от победоносности победоноснейшего и справедливости справедливейшего, отдаст ему зеркало. Даром. С доплатой. А я — человек маленький, я пока заберу.

Шесть раундов переговоров. Если кто-то думает, что торговая сделка такого уровня легче наладки неисправного дизель-генератора… Солидола нет. А так-то…

Эмир послушал отчёт о переговорах, выразился эмоционально-неразборчиво:

— А пошли они все…!

И уехал на охоту. Абдулла покрутил в голове расставальную фразу повелителя, помолился, повздыхал, пропотел… И пустил Николая в ту прачечную. Где Николашка быстренько устроил «Reset». В смысле: стенка есть, а зеркала нет.

Эмир приехал — бабы в экстазе. Тотально, непрерывно и поголовно.