Чума - [5]

— Разо-ом… Пуск!

Попало-то две или три. Но от неожиданности… гребцы дёрнулись. Лодка — долблёнка. Оверкиль. Минус два.

Свободолюбы — очень храбрые. Упорные. Или — жадные? Даже сородичей подбирать из воды не остались. «Вы — позор нашего рода! Сами выбирайтесь».

Напомню: степняки, в большинстве своём, плавать не умеют. Оседлые, по берегам крупных рек или озёр, те — «да». Если рыбаки. А джигиту-то зачем?

«Важней для меня добрый конь.

Чтоб степь под копытами пела.

Калёный клинок да курай.

А плавать — последнее дело».

Запорожцы «нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли».

Тут Волга, не казаки, а башкорты: «челны в ряд» не разворачивают — идёт погоня. Азарт как на Королевской регате Хенли. Лодки узкие, стрелять прямо вперёд — один лучник. Против шести на расшиве. Построение кильватерное, все стремятся днищем за стрежень уцепиться.

Когда на передней лодке стрелой снесло кормщика — её развернуло. В плотной кильватерной колонне… следующая в неё на полном ходу… бздынь! — обе вверх донышками. Вот тогда только азарт поутих, начали своих из воды подбирать, отстали.

Расшиву — снова к правому берегу. Народ в тревоге: как бы и здесь поганые, с этой стороны — кипчаки, не появились. Или те, недотопленные. Переправятся и нападут.

Люди в грусти, Муса в раздумье. Думал-думал, ничего не надумал. Пошёл помолился.

Помогло.

Ещё до рассвета подул ветер. Волгари говорят: «понос». В смысле — попутный, понесёт. Другое название для задувшего юго-восточного — «подводный» (от «подводить»).

Поймав «подводный понос», распустив огромный синий парус, расшива пошла вверх. Ветер крепчает, уже и бурун под носом пенится.

Часа через два с левого берега высыпается новая напасть: те же лодки, плюс ещё штук пять таких же, плюс десятка два поменьше, по три-пять человек в посудинке.

Эскадра, блин! Флотилия, факеншит! Туева куча, итить её ять!

Всё это, вопя местный аналог «банзая» в форме «эге-сеге-реге!», кидается на перехват.

«Э-ге-гей, хали-гали!».

Виноват: ни «Хали», ни «Гали» не было. Насчёт «Гей» — не знаю.

Тут главное — поступать «по-варяжски». В смысле:

«Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“,

Пощады никто не желает».

Поскольку пощады и не будет.

«Добролюбы», в смысле: любители чужого добра, рассчитали правильно — перехватили.

Когда расшива идёт с полным парусом — очень красиво. Пока ты не оказываешься у неё на пути. Её можно остановить. Берегом. Можно вспрыгнуть на ходу. Вы на проходящий поезд запрыгивали? Здесь скорость не курьерская, но если встречают топором в лоб, а вокруг вода… За расшиву можно зацепиться. Кошкой, например. И когда неостановимый ход судна прижмёт вашу лодку к высокому борту, вы, с некоторым удивлением, получите сверху на голову поток разного режущего, колющего и дробящего. В комплекте с кипятком.

Лить на головы штурмующих кипяток — манера крепостных гарнизонов, а не корабельных экипажей. Но расшива большая, печка есть. Что ж не вскипятить волжской водицы для дорогих гостей?

Как я уже неоднократно: «чем богаты — тем и рады».

Печка — мелочь. На волжских белянах и избы целиком ставили.

Кого потопили, кого подстрелили, кого обварили. Некоторых — подкололи. Больно.

Короче: отбились. От этих.

Третий заход был уже на Самарской Луке. Разбойное место от веку. Уж больно рельеф с пейзажем способствует.

Расшиву тянут вдоль этих красивейших мест. Крутой гористый берег с лесом поверху. В упряжке уже и приказчики — тягло-то повыбили. Кормщики не сколько на реку, сколько на верх обрывов поглядывают.

Жигулевские горы пока называют не по тюркскому «джегуле» — «запряжённый» (по бурлакам), а Девичьими. Девок тут воруют. А они с этих круч в Волгу кидаются.

Понятно, что воруют-то всё. Просто про девок песни поют. А тюк сукна… чего про него петь?

И завидел Василей гору высокую Сорочинскую,

Захотелось Василью на горе побывать

Приставали к той Сорочинской горе,

Сходни бросали на ту гору,

Пошел Василей со дружиною

И будет он в полгоры,

И на пути лежит пуста голова, человечья кость,

Пнул Василей тое голову с дороги прочь,

Провещится пуста голова:

«Гой еси ты, Василей Буслаевич!

К чему меня, голову, попиноваешь

И к чему побрасоваешь?

Я, молодец, не хуже тебя был,

Да умею валятися на той горе Сорочинские

Где лежит пуста голова,

Лежать будет и Васильевой голове!».

Немало валяется в этих местах «пуста голова, человечья кость». Разных времён и народов.

Снова сам себе радуюсь. Что уговорил Мусу идти ко мне в службу.

Опыт. Нынешний, актуальный.

Муса гнал людей, искал знакомое место. Встал под обрывом, твёрдо зная, что и с той стороны на эту скалу не полезут.

Тут героизм не поможет, и пост-знание обманет: в 20 в. здесь много строили, скалы взрывали, крутизна склонов изменилась. Ещё естественная эрозия. Горы сложены из мягких материалов: известняки, доломиты. Множества промоин, пещер, провалов пока нет. Есть другие, в других местах.

Муса по этим берегам хаживал, каждую стоянку знает. Заставил дотянуть лайбу до знакомого утёса, уже в сумерках съехали на берег.

— Выставить посты. В обе стороны по берегу. Двойные.

— Да ну… да зачем… нет же никого… устали все…

Выставили. Под утро, как туман пошёл, с двух сторон под скалой по пляжу повалила толпа. Две толпы. Один пост только крикнуть успел, в другом — пара гридней выскочила, а пару гражданских… лишь мявкнули под топорами.