Чукотскіе разсказы - [91]

— А тебѣ лучше уйти! — обратилась она къ Тэнгэту, уже безъ посредничества мужа. — Я, вѣдь, въ твой шатеръ не хожу слушать, какъ реветъ твой моржъ.

— Эгэй! — отвѣтилъ безпрекословно Тэнгэтъ и немедленно сталъ одѣваться и собирать свои вещи. Такъ какъ съ его уходомъ въ пологу освобождалось мѣсто, я попросилъ его позвать Айганвата, который остался у Акомлюки вмѣстѣ съ Митрофаномъ и Селивановымъ.

Бубенъ Тылювіи былъ обыкновеннаго чукотскаго типа — маленькій, круглый, съ тонкимъ деревяннымъ ободкомъ и чрезвычайно звонкой перепонкой изъ оболочки моржоваго желудка. Двѣ тоненькія полоски китоваго уса, служившія колотушками, были привязаны къ короткой деревянной ручкѣ бубна.

Чрезъ нѣсколько минутъ лампа была погашена и мы молча сидѣли среди непроницаемой тьмы, ожидая начала.

— Э-гэ-гэ-гэ-гэй! — начала Тылювія тяжелымъ истерическимъ вздохомъ, который вырвался изъ ея горла болѣзненной нотой и сразу наполнилъ всѣ углы полога. Повидимому, необходимость настроить свои нервы на высоту шаманскаго экстаза являлась гнетущимъ бременемъ для ея души.

— Э-гэ-гэ-гэ-гэй!.. А-яка-яка-яка-якай!..

Оглушительная дробь короткихъ и частыхъ ударовъ раскатилась надъ нашей головой и загремѣла, отскакивая отъ тѣсныхъ стѣнокъ мѣхового ящика и какъ будто стремясь найти себѣ выходъ и вырваться наружу.

— Гоу, гоу, гоу, гоу! — запѣла Тылювія, старательно выдѣлывая голосомъ какой-то необыкновенно сложныя напѣвъ, весьма напоминавшій вой мятели на тундрѣ.

— Боббо, боббо, боббо, боббо!.. Гоу, гоу, гоу, гоу! По обычаю чукотскихъ шамановъ, Тылювія пользовалась бубномъ какъ резонаторомъ, то держа его предъ самымъ ртомъ, то отводя его вверхъ и внизъ и отклоняя подъ самыми различными углами. Ятиргинъ и Айганватъ поощряли ее установленными возгласами сочувственнаго удивленія. — Гычь! Гычъ!.. Правда!.

Благодаря акустическимъ свойствамъ полога, звукъ голоса Тылювіи совершенно утратилъ локализацію, и мы перестали связывать его съ тѣмъ опредѣленнымъ мѣстомъ на лѣвой сторонѣ, гдѣ сидѣла шаманка. Большей частью онъ казался исходящимъ изъ независимаго центра, находившагося приблизительно по срединѣ потолка, потомъ облеталъ пологъ справа на лѣво и слѣва на право, кружился надъ нашей головой, бился объ стѣны. Голосъ Тылювіи становился громче и громче, стукъ колотушки превратился изъ частой дроби въ непрерывный грохотъ, а духи, дѣйствительно, не хотѣли приходить.

— Приди, приди, приди!.. — взывала Тылювія. — А-яка-яка-якай!.. Боббо, боббо, боббо!

— Ухъ! — вздохнула она, внезапно прерывая стукъ. — Бубенъ худъ, звонкости мало. Голосъ не долетаетъ до зарубежнаго міра.

Черезъ минуту призывъ возобновился съ удвоенной силой. Подъ грохотъ колотушки, одинъ за другимъ раздавались самые причудливые напѣвы. Одни изъ нихъ были сложены старинными шаманами много вѣковъ тому назадъ и переходили отъ поколѣнія къ поколѣнію, тщательно запоминаемые памятью нововдохновенныхъ учениковъ, другіе были созданы Тылювіей въ теченіе тѣхъ таинственныхъ мѣсяцевъ, когда она лежала въ пологу, измѣняя свой полъ, и старались шаманствомъ избавиться отъ преслѣдованій грознаго духа невѣдомой болѣзни, третьи были плодомъ импровизаціи и продолжали создаваться при каждомъ новомъ общеніи съ «вольными голосами». Къ моему удивленію, среди хаоса запутанныхъ и безформенныхъ звуковъ я могъ уловить отрывки, запечатлѣнные своеобразной красотой и обладавшіе даже мелодіей, которая вообще совершенно чужда пѣнію туземныхъ племенъ сѣверовосточной Азіи.

— Приди, приди, приди! — взывала Тылювія.

Гоу, гоу, гоу!.. Убуу — уу, буу, буу, буу!..

Мнѣ казалось, что пѣніе Тылювіи продолжается уже, Богъ знаетъ, какъ долго. Спертая духота полога, послѣ долгаго дня, проведеннаго на морозѣ, такъ и охватывала голову, и совершенно неожиданно для самого себя я впалъ въ дремоту.

Меня разбудилъ высокій странный звукъ, который раздался на необычайной высотѣ, нѣсколько справа, далеко за предѣлами полога и самого шатра.

Духи, наконецъ, соизволили явиться.

— Гычъ! — воскликнулъ было Айганватъ, но голосъ его пресѣкся. Ему было не по себѣ.

Звукъ повторился опять за предѣлами полога, но на этотъ разъ замѣтно ближе.

— Приди, приди, приди! — взывала Тылювія.

Черезъ минуту она забилась и зафыркала съ необычайной силой. Трескъ бубна раздался адскимъ грохотомъ, и можно было явственно различить, что теперь стучатъ двѣ колотушки, а не одна. Духъ вошелъ въ пологъ и помогалъ Тылювіи шаманить.

— Бубенъ мой плохъ! — сказала Тылювія, прерывая стукъ. — Самъ видишь!.. Дохни на него, чтобы онъ сталъ звончѣе!

Изъ противоположнаго угла полога послышались такіе странные неожиданные звуки, полузадыхавшіеся, проникнутые неизъяснимымъ хрипѣніемъ, которые, конечно, могли принадлежать только духу.

— Это ея мужъ! — сказалъ мнѣ Ятиргинъ тихонько. — Другой мужъ, настоящій!.. Вотъ послушай только, что будетъ!..

Голосъ другого мужа, несмотря на свою сверхъестественность, имѣлъ довольно замѣтное сходство съ голосомъ Тылювія. Онъ былъ такой-же сиплый, простуженный, раздававшійся какимъ-то хрипучимъ шопотомъ вмѣсто полнаго звука. Тылювія не замедлила объяснить намъ причину этого сходства.

— Онъ говорилъ, что простудился и хворалъ, оттого сначала не хотѣлъ приходить, — пояснила она непонятныя слова духа.