Чукотскіе разсказы - [93]

Она объяснила, что ей было трудно рѣшиться придти къ намъ, такъ какъ она большая домосѣдка и рѣдко посѣщаетъ чужихъ людей, но ей не хотѣлось отказывать Тылювіи въ ея просьбѣ. Вѣроятно, это была какая-то старая дѣва, ибо она не преминула довольно жеманнымъ тономъ прибавить, что ей стыдно быть въ присутствіи столькихъ мужчинъ.

Однако, пропѣвъ свой напѣвъ и постучавъ колотушкой по бубну, она медлила уходить и послѣ незначительныхъ переговоровъ захотѣла исполнить обязанность духа охранителя и стала объяснять при помощи различныхъ окольныхъ и причудливыхъ оборотовъ рѣчи, что у Ятиргина есть врагъ, котораго онъ долженъ остерегаться. При дальнѣйшихъ разъясненіяхъ врагъ оказался долговязымъ Энмувіей, недавнимъ соперникомъ въ борьбѣ мужа Тылювіи. Оказывалось, что Энмувія въ минувшую ночь творилъ заклинанія, имѣвшія цѣлью ослабить силу Ятиргина, и поэтому-то ему удалось дважды приподнять его и бросить на отмашъ.

Въ утѣшеніе она произнесла нѣсколько неясныхъ выраженій, повидимому, заключавшихъ въ себѣ угрозу противъ Энмувіи. Покончивъ съ Ятиргинымъ, она стала приставать къ Айганвату, что онъ обидѣлъ какихъ-то «черненькихъ жителей пустыни, ходящихъ пѣшкомъ», но ни за что не хотѣла дать болѣе подробныхъ объясненій. Наконецъ, я выразилъ догадку, что дѣло идетъ о медвѣдяхъ. Айганватъ не на шутку перепугался, особенно когда невидимая гостья погрозила ему, что въ возмездіе за обиды черненькимъ, его ожидаетъ истощеніе силъ и невозможность предаваться его любимому занятію — охотѣ на дикихъ оленей. Взволнованнымъ голосомъ онъ сталъ оправдываться, увѣряя, что онъ никогда не обижалъ черненькихъ, ходящихъ пѣшкомъ. Я напомнилъ ему, что въ прошломъ году, во время одной изъ нашихъ поѣздокъ, онъ ходилъ на лыжахъ осматривать медвѣжью берлогу.

— Я не виноватъ! — укоризненно отвѣтилъ онъ. — Это ты! Ты послалъ!.. Да и никого тамъ не было, пустая берлога…

Какъ-бы то ни было, обстоятельство это осталось безъ дальнѣйшаго разъясненія, ибо интересная гостья вдругъ объявила, что дыханіе ея слабѣетъ, и, постучавъ на прощаніе въ бубенъ, удалилась изъ полога, конечно, торопясь возвратиться въ свое покинутое жилище.

Тылювія послѣ этого еще довольно долго продолжала распѣвать свои напѣвы и вызывать духовъ, но они не представляли особеннаго интереса. Ятиргинъ, наконецъ, заснулъ. Айганватъ не спалъ по необходимости и время отъ времени усталымъ голосомъ выкрикивалъ формулы отвѣтовъ. Я тоже чувствовалъ непреодолимое влеченіе ко сну, но никакъ не могъ собраться съ духомъ для того, чтобы попросить Тылювію отложить въ сторону бубенъ. Наконецъ, она, повидимому, поняла, что пора прекратить. Вызвавъ изъ бубна цѣлую серію трескучихъ залповъ и пропѣвъ подрядъ около десятка очень длинныхъ и сложныхъ напѣвовъ, она остановилась и сказала: — Уже разсвѣтаетъ, а вставать надо рано… Можетъ быть, вы хотите спать!..

Мы съ Айганватомъ въ качествѣ гостей воздержались отъ прямого отвѣта, только Ятиргинъ громкимъ храпомъ выражалъ свое мнѣніе по этому поводу.

— Завтра будетъ служеніе; еще много будемъ шаманить! — сказала Тылювія. Но если тотъ хочетъ, — прибавила она послѣ короткой паузы, очевидно, имѣя въ виду меня, — то я готова еще шаманить, пока не настанетъ большой свѣтъ!..

Устрашенный этой перспективой, я выразилъ, наконецъ, что я совершенно удовлетворенъ. Лампу опять зажгли. Ятиргинъ проснулся и смущенно протиралъ глаза. Но Тылювія, повидимому, не хотѣла спать и не имѣла усталаго вида. Трагическое выраженіе ея окаменѣлаго лица смягчилось гордымъ сознаніемъ шаманской силы и самодовольствомъ успѣха. Она уже не выказывала прежняго смущенія и, встрѣтивъ мой взглядъ, даже улыбнулась, раздвинувъ огромный ротъ, вооруженный двумя рядами крупныхъ бѣлыхъ зубовъ.

— Ты не устала… Диво!.. — сказалъ я. — Мы слушать устали, а тебѣ ничего!..

— Я отчего устану? — возразила шаманка. — Я мало пѣла, все больше духи… А бубномъ я когда-то отъ болѣзни излечилась…

Черезъ пять минутъ мы всѣ спали крѣпкимъ сномъ, совершенно позабывъ о духахъ.

* * *

На другой день дѣйствительно состоялось торжественное служеніе богамъ, которое ознаменовалось многими любопытными эпизодами, но описаніе ихъ увлекло-бы меня слишкомъ далеко изъ предѣловъ настоящаго очерка. Относительно дальнѣйшей судьбы различныхъ людей, присутствовавшихъ на бѣгу, скажу только о Толинѣ. Онъ не избѣжалъ таки вліянія злыхъ чаръ, тайно творимыхъ его врагами, и черезъ мѣсяцъ послѣ, нашей послѣдней встрѣчи скоропостижно умеръ на большомъ бѣгу во время ярмарки, возвращаясь отъ межи съ только что взятымъ призомъ въ рукахъ. Общественное мнѣніе обвинило въ его смерти Коколи-Ятиргина, выступившаго его соперникомъ и на этотъ разъ.

Для того, чтобы устраниться отъ мести раздраженныхъ родственниковъ Толина, Коколи-Ятиргинъ, въ ближайшую ночь послѣ рокового бѣга, бѣжалъ съ ярмарки, покинувъ большую часть своего имущества, и, пріѣхавъ на свое стойбище на р. Россомашьей, немедленно укочевалъ съ семьей и стадомъ на востокъ къ самому мысу Пээкъ. Впрочемъ, были примѣры, что оружіе мстителя настигало убійцу даже на болѣе далекомъ разстояніи.

У Григорьихи

(Изъ записной книжки).