Чукотскіе разсказы - [95]
Я отошелъ отъ этой несдававшейся двери и отправился къ заднему шатру.
— Го-го! — громко окликнулъ я. — Хозяева, впустите!
Внутри шатра тоже топился огонь и слышно было движеніе людей, однако, отвѣта на мой окликъ не послѣдовало.
— Гэ-гэй! — окликнулъ я снова и еще громче прежняго. Русскіе пріѣхали! Впустите!
— Идите въ передній шатеръ! — отозвался, наконецъ, голосъ изнутри, точь въ точь какъ раньше. — Гости не ходятъ къ заднему!
Дѣйствительно, по общему правилу, гости, въ особенности почетные, заходятъ въ шатеръ главнаго человѣка на стойбищѣ, всегда стоящій впереди.
— Аканга не пускаетъ! — объяснилъ я довольно жалобнымъ тономъ.
— Отчего? — допрашивалъ голосъ.
— Изъ-за болѣзни на Россомашьей! — объяснилъ я. — Жалѣетъ ребенка!
— У насъ тоже есть дѣти! — проворчалъ голосъ.
Усиленная осторожность Аканги подѣйствовала заразительно и на ея сосѣдей. Я хотѣлъ было продолжать переговоры, но въ это время подошли мои спутники, управившіеся съ собаками, и, узнавъ, что насъ не хотятъ впустить въ шатеръ, разразились проклятіями на русскомъ и чукотскомъ языкахъ. Особенное раздраженіе проявляли два русскихъ ямщика. Для Колымскаго русскаго жителя гостепріимство является непререкаемой обязанностью, для исполненія которой онъ готовъ пожертвовать послѣднимъ кускомъ, оторвавъ его отъ собственнаго рта, и поведеніе чукчей казалось имъ чуть не святотатствомъ. Мои чукотскіе спутники, Леутъ и Айганватъ, вели себя сдержаннѣе. Мотивы чукотской осторожности предъ злыми духами были имъ ближе и понятнѣе, чѣмъ русскимъ, и, быть можетъ, въ свое время и они сами не разъ запирали свои двери передъ подозрительнымъ путникомъ, неожиданно явившимся въ ночной темнотѣ, Богъ знаетъ откуда. За то Митрофанъ, дюжій анюйщикъ[131] изъ обрусѣлыхъ якутовъ, бывшій ямщикомъ передней нарты, скоро перешелъ отъ проклятій и угрозъ къ болѣе рѣшительнымъ дѣйствіемъ. Онъ схватился руками за длинныя жерди, къ которымъ была привязана входная пола, и принялся съ ожесточеніемъ трясти ихъ, какъ будто собираясь обрушить весь шатеръ на голову обитателей. Такая рѣшительность не замедлила принести плоды.
— Войдите! — довольно хладокровно сказалъ голосъ извнутри, — если вы не хотите уйти.
Чьи то проворныя руки развязали входные ремешки, и мы стали одинъ за другимъ пролѣзать въ шатеръ, торопясь приблизиться къ огню. Въ шатрѣ уже не было никого, кромѣ одной довольно дряхлой старухи; другіе обитатели удалились во внутреннее отдѣленіе, твердо намѣреваясь отсидѣться тамъ отъ нашего нашествія, какъ въ цитадели. Огонь, правда, горѣлъ довольно ярко, но о чаѣ и ѣдѣ не было и помина. Мы усѣлись передъ костромъ на обрывкахъ шкуръ, проклиная духа болѣзни и чукотское суевѣріе.
— Подвѣсь чайникъ! — сказалъ я старухѣ.
— Нѣтъ чайника! — возразила она, равнодушно разглядывая наше общество.
— Ну, попроси у Аканги! — посовѣтовалъ я.
— Огонь чужой! — отвѣтила старуха. — Грѣшно!
Очевидно, оба шатра не имѣли общенія огня и потому не могли мѣняться посудой.
— Разведите огонь на дворѣ, варите сами себѣ! — посовѣтовала старуха, снова стараясь выжить насъ изъ шатра.
— О, несчастные людишки! — разразился Митрофанъ. — Чтобъ вамъ пропасть! Клятые! Жисть ваша собачья! — Дай ѣду! — сурово обратился онъ къ старухѣ. — Печенка болитъ! Сейчасъ давай ѣду!
Старуха порылась сзади себя въ грудѣ деревянныхъ лотковъ и, вытащивъ нѣсколько кусковъ холоднаго варенаго мяса, отдала ихъ намъ. Мы поспѣшно достали ножи, какъ будто собирались вступить въ единоборство изъ-за предложенной пищи. Разговоры немедленно замѣнились чавканьемъ, заглушавшимъ для нашихъ собственныхъ ушей даже трескъ костра.
Въ это время входная пола приподнялась и пропустила еще одну человѣческую фигуру. Населеніе передняго шатра, наконецъ, рѣшилось прислать намъ парламентера для переговоровъ. Это была молодая, здоровая баба, въ косматой одеждѣ, безпорядочно натянутой на плечи. Въ рукахъ она сжимала маленькаго чернаго щенка, который жалобно попискивалъ.
— Старуха говоритъ, — сказала баба, обращаясь ко мнѣ,— потритесь объ этого щенка, тогда можете войти къ намъ въ шатеръ!
Щенокъ въ данномъ случаѣ является замѣстителемъ ребенка и, смотря по обстоятельствамъ, долженъ былъ или испугать духа болѣзни, или явиться для него умилостивительной жертвой.
Митрофанъ поглядѣлъ на пришедшую и лицо его разгладилось.
— Будетъ тебѣ щенка мучить!
Ѣзда на собакахъ.
— Давай его сюда! — сказал онъ уже шутливо и вмѣстѣ со щенкомъ облапилъ посланницу, которая тщетно старалась вырваться изъ его могучихъ объятій. Онъ велъ давнее знакомство съ Григорьихой, какъ русскіе окрестили Аканту, по имени ея покойнаго мужа Гырголя, и пользовался пріязнью ея обѣихъ дочерей, и, быть можетъ, именно его присутствію мы были обязаны тѣмъ, что двери запертой крѣпости готовы были открыться передъ нами.
Мы подхватили щенка и поспѣшно принялись прикладывать его къ своимъ бокамъ и спинѣ.
Черезъ четверть часа мы уже сидѣли во внутреннемъ отдѣленіи передняго шатра, раздѣтые до послѣднихъ предѣловъ возможности и, обливаясь потомъ, усердно поглощали горячій чай. Хозяева, успѣвшіе поужинать до нашего пріѣзда, не уступали намъ въ соревнованіи надъ уничтоженіемъ пищи. Всѣ они сидѣли на правой хозяйской сторонѣ полога, уступивъ намъ лѣвую, какъ гостямъ.
