Чукотскіе разсказы - [89]

Но долговязый Энмувія удержалъ его за руки. Съ утра онъ успѣлъ оправиться и теперь сгоралъ желаніемъ испробовать свои силы. — Я стану! — говорилъ онъ нетерпѣливо. — Ты потомъ!..

— Волей-неволей Акомлюка вынужденъ былъ уступить мѣсто новому претенденту.

Началась борьба между маленькимъ кавралиномъ и долговязымъ оленеводомъ, который былъ выше своего противника на полторы головы, и длилась очень долго безъ всякаго рѣшительнаго перевѣса въ ту или другую сторону. Энмувія два раза высоко приподнималъ Ятиргина въ своихъ огромныхъ объятіяхъ и далеко бросалъ его въ сторону, совсѣмъ на-отмашь, но Ятиргинъ оба раза, какъ кошка падалъ на ноги. Съ другой стороны, всѣ уловки, изобрѣтенныя чукотской борьбой и поочередно пущенныя въ ходъ Ятиргиномъ, оказались безсильными для того, чтобы сбить съ ногъ огромнаго представителя оленныхъ людей.

Акомлюка ни за что не хотѣлъ успокоиться.

— Моя очередь! — кричалъ онъ. — Перестань, Энмувія! Пусть я попробую!..

Дюжій Умка, дѣйствительно напоминавшій фигурой бѣлаго медвѣдя и, для довершенія сходства, съ головы до ногъ облеченный въ бѣлую мѣховую одежду, выступилъ впередъ и неторопливо сталъ развязывать поясъ.

— Если тебѣ хочется, такъ попляшемъ со мной! — сказалъ онъ съ жестокой улыбкой на своемъ четвероугольномъ, кирпично-багровомъ лицѣ съ крупнымъ носомъ и массивными челюстями.

Акомлюка на минуту смѣшался, но старики, находившіеся среди зрителей, единодушно запротестовали противъ борьбы.

— Довольно! — кричалъ Амрилькутъ. — Перестаньте на ночь! Народъ озябъ, нужно войти въ пологъ, у бабъ ужъ чай варится. Вотъ и солнце входитъ въ свой шатеръ!..

Солнце дѣйствительно накатилось. У каждаго шатра былъ разведенъ огонь и женщины суетливо перебѣгали отъ огня къ шатру и обратно, занимаясь приготовленіемъ ужина и ночлега. Всѣ полога уже были поставлены на мѣсто. Морозъ былъ еще крѣпче, чѣмъ вчера. Молодыя дѣвки мерзли, и то и дѣло вскакивали въ густую струю дыма, тянувшуюся отъ костра по направленію вѣтра, для того, чтобы нѣсколько согрѣть свои полуобнаженныя плечи. Спутники мои давно забились въ пологъ, хотя въ только что поставленномъ чукотскомъ пологу, пока онъ не прогрѣется парами чайника и дыханіемъ ночлежниковъ, пожалуй, еще холоднѣе, чѣмъ на дворѣ. Тылювія зажигала свѣтильню въ своей каменной лампѣ, намѣреваясь внести ее въ пологъ. Я счелъ за лучшее послѣдовать за ней.

III.

Ятиргинъ не заставилъ себя долго ждать. Въ качествѣ гостепріимнаго хозяина онъ считалъ своей обязанностью не оставлять меня одного въ пологу. Вмѣстѣ съ нимъ явился молодой человѣкъ съ довольно пріятнымъ лицомъ, тихимъ голосомъ и застѣнчивыми глазами. Имя его было Тэнгэтъ. Онъ былъ братомъ чаунскаго витязя Пэкуля, о похожденіяхъ котораго ходить много разсказовъ на Колымѣ. О самомъ Тэнгэтѣ говорили, что изъ всѣхъ кавралиновъ, пришедшихъ въ текущую весну на Анюйскую землю, онъ былъ самымъ сильнымъ шаманомъ, сильнѣе даже Тылювіи, несмотря на ея загадочное измѣненіе пола. Китувіи не было. Онъ ушелъ въ стадо на всю ночь.

Ужинъ прошелъ такъ же, какъ вчера. «Женщина» хлопотала на дворѣ, крошила варево, толкла мерзлое мясо на ѣду мужчинамъ, влѣзла въ пологъ для того, чтобы налить чай, и опять вылѣзла наружу, однимъ словомъ, ревностно исполняла многочисленныя вечернія обязанности чукотской хозяйки дома.

Она вошла окончательно въ пологъ только послѣ того, какъ мужчины окончили ѣду, и удовлетворилась объѣдками и костями, составляющими вѣчный удѣлъ женщинъ. Она, по вчерашнему, тщательно выскребла ногтями деревянное корыто и чисто на чисто вылизала сковородку и нѣсколько полуразбитыхъ чашекъ, изъ которыхъ мы пили чай, потомъ все ненужное выставила наружу и окончательно закрыла входную полу полога, подвернувъ ея край подъ шкуры, разостланныя на полу. Въ пологѣ было такъ же душно, какъ вчера. Мы всѣ были раздѣты до нага и все-таки обливались потомъ. Я плотно прижался къ стѣнкѣ. Подъ бокомъ у меня стоялъ огромный котелъ, наполненный холоднымъ бульономъ; онъ очень непрочно опирался на неровную подстилку и при каждомъ неосторожномъ движеніи расплескивалъ часть своего содержимаго.

Ятиргинъ опятъ началъ разсказы о чудесахъ и рѣдкостяхъ его родной земли и сопредѣльныхъ странъ.

— А за моремъ, — говорилъ онъ, — есть на далекомъ берегу большой лѣсъ, которому нѣтъ конца. Въ томъ лѣсу живутъ люди-невидимки. Когда они выходятъ на торгъ, можно видѣть только лисицъ и бобровъ, которыхъ несутъ въ рукахъ, ибо сами они неуловимѣе тѣни. Кажется, будто мѣха сами движутся по воздуху. И когда наши торговцы придутъ къ нимъ, они выбѣгаютъ на опушку лѣса и кричатъ — давайте торговаться! Тогда купцы бросаютъ папашку табаку, какъ можно дальше вглубь лѣса.

О-о, табакъ, табакъ! раздается въ лѣсу крикъ. На опушкѣ начинается шумъ, споры… А кто галдитъ, не видно. Потомъ изъ лѣсу вылетаютъ бобры или сума съ песцами. За одну папушу даютъ полную суму песцовъ… И еще есть тамъ озера и на берегу подъ деревьями сидятъ люди-половинки, словно расколотые по длинѣ, и когда услышатъ чьи-нибудь шаги, склеиваются между собою попарно и бросаются въ воду. Они тоже желаютъ табаку. Въ землѣ выкопаны норы и въ норахъ живутъ люди, маленькіе какъ зайцы, и они тоже желаютъ табаку. Еще есть другіе, великаны, выше стоячихъ деревьевъ, они живутъ въ сопкахъ, въ горныхъ пещерахъ, и, когда варятъ пищу — огонь выходитъ изъ вершины сопки. Они тоже желаютъ табаку. И всѣ люди на томъ берегу жаждутъ только табаку и за комочекъ трубочнаго нагара, величиной съ полнаперстка, готовы отдать красную лисицу. Еще есть: въ открытомъ океанѣ, среди глубокой пучины, стоитъ высокое дерево, въ деревѣ большое дупло; въ дуплѣ живетъ злой духъ. Сучьевъ у дерева выше счисленія, на каждомъ сукѣ двадцать разъ двадцать отростковъ, на каждомъ отросткѣ по кривому шипу. Дерево ложится на бокъ и погружается въ пучину; когда поднимается, все бѣлѣетъ отъ рыбы. На каждомъ шипѣ по бѣлой рыбинѣ, вся эта рыба падаетъ въ дупло и злой духъ ее съѣдаетъ. Если чукотская байдара проходитъ слишкомъ близко, дерево падаетъ на нее и, зацѣпляя шипами, сдергиваетъ всѣхъ людей на пищу духу.