Что посеешь - [6]

— Ну, как хочешь, — сказал профессор Орликов, — тебе виднее. Но имей в виду — сейчас не тот век, когда открытия делают гордые одиночки. Сейчас, брат, все коллектив решает… Однако, знаешь поговорку: «Плох тот солдат, который не мечтает быть генералом»?

— А я еще и не солдат, — сказал Петр.

— Вот это уже плохо, — серьезно сказал профессор Орликов. — Кто же ты?

— Я? — удивленно спросил Батурин. — Будто не знаете. Я в шестом классе учусь еще.

— Не «еще» надо говорить, а «уже». Уже в шестом классе! В шестом классе УЖЕ надо знать, кто ты есть и кем собираешься стать.

— Ну, это я знаю, — твердо сказал Петр Батурин.

— Значит, кто ты? — строго спросил профессор.

— Че… человек, — не очень-то уверенно ответил Петр Батурин.

— Ну, допустим. А кем будешь?

— Человеком.

— Это обязательно. А вот дело, дело-то какое делать будешь? Я вот, — тут профессор усмехнулся, — я вот уже в четвертом классе решил, что стану… хм… ученым. И стал, как видишь.

— Вот вы насчет чего… Есть у меня одна идея. Только пока — помолчу, — скромно сказал Петр Батурин.

Профессор посмотрел на него с любопытством и сказал:

— Идея — это хорошо.

Некоторое время они ехали молча.

— А куда вы меня везете? — спросил Батурин.

Тут профессор очень оживился.

— О-о-о, — закричал он, — это та-а-акой, знаешь, замечательный дед! Увидишь.

И тут они приехали. На самом берегу реки среди высоченных сосен стоял небольшой домишко. Не то чтобы очень старый, но и не очень новый, однако довольно крепенький. Заборов никаких не было, только рядом с невысоким крыльцом стояла собачья будка, а подальше от воды небольшой сарайчик. К воде вели новые мостки, и к ним была причалена отличная просмоленная лодка.

Из будки вылезла огромная лохматая бело-рыжая собака. Потянулась, зевнула, показав страшенные зубищи, и два раза хрипло гавкнула. Мужественный Петр Батурин сунулся назад в машину, но профессор Орликов придержал его за плечо.

— Здорово, Лапоть, — сказал он собаке и повел Петра к ней навстречу.

Лапоть лениво помахал хвостом-парусом и спокойно подошел к ним. У Петра Батурина поджилки затряслись, но виду он не подал. Лапоть не обратил на него никакого внимания и вежливо поздоровался с профессором.

— Дед Веретей дома? — спросил профессор у собаки.

Лапоть гавкнул и улегся у ног Вениамина Вениаминовича.

— Нет, значит, — сказал профессор, — если бы дома был, Лапоть бы сразу за ним побежал. Обидно, — он посмотрел на часы. — А у меня уже времени нет. Ну, ничего. Давай твои сокровища выгружать. Ты, если не торопишься, дождись деда.

Они быстро разгрузили машину. И Петр уселся на пенек ждать деда Веретея.

Перед тем как уехать, профессор сказал:

— В сараюшке у деда мастерская. Он на все руки мастер. И вообще, как это у вас говорят, «потрясный» дед. Только говорлив малость. Ужас, какой болтун. Это первое. А второе вот что: ты бы как-нибудь забрел ко мне. Мы бы с тобой потолковали. У меня к тебе, вроде, дело одно наклевывается. Ну, давай лапу.

Он влез в машину, но тут же высунул голову из окна:

— Слушай-ка, — сказал он безразличным тоном, — мне Наташка про одного парня из класса рассказывала, что он математику и физику еще кое-как учит, а вот ботанику или там литературу совсем не признает. Дескать, не нужны они ему начисто. Есть у вас такой чудак?

Петр Батурин проглотил слюну и мужественно промолчал.

Машина фыркнула синим дымком и утарахтела.

Лапоть неодобрительно посмотрел ей вслед, встал, потянулся, подошел к Петру и улегся рядом с ним, уткнув голову в лапы. А Петр Батурин принялся размышлять. И размышлял он по следующим вопросам:

— С чего это маманя вдруг обрушилась?

— Почему профессор Орликов решил ему помогать?

— Какое к нему дело наклевывается у профессора?

— Идти к профессору или нет?

— Что еще сказала Наталья Орликова своему папе про… того парня, которому литература начисто не нужна?

— И какого лешего он ляпнул про идею какую-то?

Думал он обо всем этом, конечно, не по порядку, а сразу обо всем. И поэтому в голове у него была порядочная каша. Из этой каши Петр Батурин сумел выловить, пожалуй, только пару более или менее разумных мыслей. Первая — к профессору Орликову он пойдет, и пусть там хоть Наташа, хоть Разнаташа.

И еще. Про идею он ляпнул вроде бы нарочно, так сказать, насупротив. Профессор с четвертого класса мечтал быть ученым. Витенька Пискарев уже сейчас знает, что будет ученым. Васька Седых хочет штурманом быть. Жорка Чижиков — космонавтом. Таська Бублянская — поэтом. Оля Зубавина — доктором. Наталья Орликова — знаменитой балериной. И даже Кешка Фикус — послом в какой-нибудь зарубежной стране. Тоже мне — профессора, поэты, дипломаты!

Вы, уважаемый профессор Вениамин Вениаминович, наверно, думали, что я и впрямь скажу что-нибудь такое же? Дудки! Тем более — идеи-то никакой и не было.

Тут пришел и сам дед Веретей. Он как-то неожиданно появился откуда-то и встал перед Петром Батуриным и уставился в него маленькими острыми глазками, еле видными из-под бровей. Сивый, обросший, как замшелый пень, низенький, но плечи! — в дверь наверно только боком проходит, руки чуть не до колен, и каждая как хорошая лопата. Стоит, молчит и смотрит. У левой ноги сидит собака Лапоть, а справа — здоровущий бело-рыжий кот откуда-то взялся. И тоже смотрит.