Чингиз Айтматов - [61]

Вот так советская литература и умирала, в тяжёлых предсмертных конвульсиях. Распался на несколько самостоятельных творческих организаций — обломков и осколков — некогда единый писательский союз несуществующей больше страны. И в Киргизии, увы, произошёл раскол — на месте прежней, единой, появились три новые литературные корпорации. Примирить разбежавшихся по разным квартирам писателей не смог даже Чингиз Торекулович. Да и находился он тогда в Европе, справляя посольскую службу сначала в Люксембурге, а потом в странах Бенилюкса.

Но дело было, конечно, не в изменении организационных форм литературной жизни. Писатели растерялись, не зная, как изображать и интерпретировать происходящее. Газетная журналистика просто охаивала и проклинала демократию, виня её во всех бедах народа, а литература находилась в состоянии полной фрустрации.

Советская литература в целом и киргизская в частности постепенно входили в длительную стадию кризиса. Самый существенный ущерб литературному процессу в Киргизстане в 1980-х годах нанесло снятие — в условиях тяжёлого экономического кризиса — с государственной дотации газет и журналов, таких как «Ала-Too», «Литературный Киргизстан», еженедельника «Киргизстан маданияты». Последний был вскоре приватизирован, но из-за отсутствия средств журнал «Ала-Too» перестал выходить. Не только по финансовым причинам, но и из-за серьёзных разногласий в писательской среде.

Такая ситуация продолжалась около двадцати лет, вплоть до 2004 года, когда всё-таки удалось объединить разрозненные силы и вновь создать единый писательский союз с соответствующей государственной поддержкой.

Конечно, советская, в том числе киргизская, литература была по преимуществу литературой обслуживающей, насквозь конъюнктурной, несвободной и в целом глубоко вторичной. Такие мастера, как А. Токомбаев, Т. Сыдыкбеков, А. Осмонов, Ч. Айтматов, Т. Касымбеков сумели высказать много смелых и важных идей, часто прибегая к метафорам, иносказаниям, намёкам, к эзопову языку, чтобы показать правду своего времени, но это были всё-таки исключения. И надо было прожить почти 20 лет после обретения независимости, чтобы киргизские писатели наконец заговорили о национальной государственности, о святости государственного флага и всех символов суверенитета.

Следует отметить, что в то бурное время 1990-х Чингиз Айтматов не потерял своей творческой формы, продолжал творить, осмысливать происходящее. Это он сказал однажды, что даже Шекспир был бы бессилен отразить весь этот ужас хаоса и предательств, жульничества и падения простых людей на самое дно общества, который принёс собой коллапс СССР. Поэтому в первое время и у него не было никакой уверенности в том, что этот вселенский хаос приобретёт черты хоть какого-то порядка. «Печально видеть, — писал тогда Чингиз Торекулович, — что наряду с изменением экономических отношений стало оскудевать и наше духовное богатство. Чего греха таить, при советской власти любой вид искусства и художественного творчества становились орудием партийной пропаганды. И хотя культуру душили узкие рамки “социалистического реализма” с его недремлющей цензурой, государственные издательства выполняли огромную работу, бесперебойно и своевременно выпуская добротные печатные издания. Лишившись политической опеки, государство прекратило финансировать из бюджетных средств издательства, газеты и журналы, как это было прежде»[52].

В интеллектуальной жизни республики 2000-х годов больным вопросом оказалось антицарское восстание 1916 года, известное под названием Уркун. Спор развернулся вокруг, казалось бы, самого простого вопроса — определения характера восстания. Одни историки писали о «стихийном бунте», другие утверждали, что это «национально-освободительное восстание». Вскоре появилось ещё одно определение — «борьба за национальную свободу». Была издана книга под названием «Уркун» — собрание наиболее интересных и научно выверенных работ.

Разумеется, все видные представители национальной интеллигенции отдавали себе отчёт и в том, что освещать события прошлых лет надо не нанося вреда, не раскалывая современное киргизское общество. Например, Айтматов в одном из выступлений справедливо говорил, что «нам нужен не столько 1996 год (в том году многие предлагали отметить 80-летие восстания. — О. И.), сколько 2016 год».

Но куда более спорным и болезненным вопросом оказался киргизский язык, его реальное положение. В ситуации, когда в Киргизстане и рабочим языком, и языком образования стал русский, в сравнении с которым язык Токтогула и Тоголока Молдо, Алыкула Осмонова, Аалы Токомбаева по совершенно объективным причинам не выдерживал конкуренции, родная речь превратилась в язык газет и «кухонь». Это всерьёз беспокоило всех думающих людей Киргизстана, в том числе и деятелей культуры. Но весомее и сильнее всех звучал голос Айтматова, для которого проблема родного киргизского языка стала самой настоящей сердечной болью.

Надо сказать, что изучение местных языков, таких как киргизский, всячески поощрялось с самых первых лет советской власти. В 1920—1930-е годы, в послевоенное время широко развернулось научное изучение и систематизация лексического богатства киргизского языка. А в 1950-е годы, когда республикой руководил Исхак Раззаков, киргизский язык начал изучаться и в русских школах, что было совершенно справедливым и нужным делом. Но после его отставки за «проявления национализма» этот процесс затормозился. Такое состояние дел продолжалось до конца 1980-х годов XX века, когда с началом горбачёвской перестройки судьбы родного языка переместились в центр интересов общества. В 1987 году о них во весь голос заговорил Чингиз Айтматов.