Четыре стороны сердца - [15]

Анри Крессон долго был ее верным клиентом, пользуясь услугами девушек по вызову, которых она присылала к нему в убывающей степени (как эстетической, так и технической). Позднее брак с Сандрой Лебаль вынудил его разорвать эти отношения, слишком заметные при данных обстоятельствах, и перенести свое внимание и свой пыл на Париж или на отели между столицей и Туром. Отныне он развлекался с местными красотками именно там. Или, по крайней мере, делал вид, будто развлекается, обходясь с ними галантно, учтиво и воображая себя прежним пылким любовником.

* * *

Когда Анри Крессон приехал в Крессонаду, чтобы забрать Людовика, его немногочисленное семейство наслаждалось десертом на террасе, и он удивленно воззрился на эту мирную обеденную сценку, с ее восхитительным ароматом шоколада, в окружении могучих деревьев парка. Не выходя из машины, он стал разглядывать каждого из ее участников – Сандру, эту комичную толстуху, ее братца Филиппа, наглого паразита и бездельника, Мари-Лор, эту мрачную, бессердечную шлюшку, лишенную всякой сексуальности. Последний человек, на которого он взглянул, зна́ком велев ему садиться в машину, был ему куда менее антипатичен – разве что не очень-то понятен, слишком вял, слишком беспомощен перед своей женой и, конечно, чересчур простодушен… Нельзя сказать, что сам Анри одобрял простодушие, – оно было, по его мнению, сродни комедии или умственной отсталости…

– Куда это вы собрались вдвоем? – крикнула Сандра.

Этот хриплый, раздраженный вопрос застиг врасплох обоих беглецов. Людовик торопливо захлопнул дверцу машины. Анри пробормотал какие-то невнятные объяснения, рванул с места и сбросил скорость лишь на узком департаментском шоссе, которое ныне затмевала новая многополосная и куда более шикарная автострада, – она шла почти параллельно шоссе, связывая все со всем благодаря многочисленным круговым развязкам, сколь современным, столь же и ненужным. Анри втайне предпочитал добрую старую дорогу, которая, даром что длиннее на десяток километров, избавляла его от лишних развилок, разворотов и светофоров – короче, от всех этих новшеств.

Глядя на прежнюю дорогу глазами пассажира, Людовик Крессон осознал, какой буколической, но устаревшей она теперь кажется. Машины по ней уже почти не ездили. Дорожные указатели, с их красными нашлепками и размытыми дождем знаками, выглядели древними путевыми столбами. Деревья на обочинах, с желтой и зеленой листвой, которые давно уже никто не обрезал, выглядели наивно-опасными реликтами прошлого. Так же как и рекламные жестяные щиты, криво свисавшие со своих столбов, так что нужно было вывернуть голову, чтобы прочитать: «„Вотчина Улиток“ – 300 метров», «Здесь едят и пьют» или «Встреча у Весельчаков» – притом что никакие весельчаки давно уже не нарушали мертвую тишину этой местности. Это и впрямь была заброшенная дорога, оттесненная своей молодой соперницей, чей победный гул разносился по всей округе на несколько километров; дорога, которую нельзя было показывать молодым, верующим в прогресс, в скорость, в обезличенные стандарты. Ибо никто из них никогда не вспомнит о «Вотчине Улиток», поскольку, так же как Анри Крессон, никогда не переступит ее порога.

Людовик сидел молча. Его отец разогнал машину и сбросил скорость только после крутого виража, заметив впереди старозаветный дорожный патруль – трех или четырех жандармов, покуривающих сигареты; они обернулись и посмотрели им вслед.

– А куда мы едем? – спросил Людовик мягким тоном, как бы заранее принимая любой ответ.

«Скажи я ему, что мы отправляемся на три месяца в Эквадор, сажать горошек в какой-нибудь тамошней деревне, он бы согласился», – подумал Анри. И поскольку редкий отец способен сердиться на слабоумие своего ребенка, он рассердился на собственные опасения.

– Ты, конечно, помнишь мадам Амель? – спросил он, как бы побуждая сына к утвердительному ответу.

– Конечно! – радостно воскликнул тот, но сразу же помрачнел, что укрепило его отца в принятом решении.

– Я тут как-то встретил ее в ресторане, и она пригласила нас с тобой к себе на рюмочку коньяку. Сказала, что хочет показать мне свое новое поголовье – мол, есть отличные особи. Вот тогда я и подумал: «Ага, Людовик-то совсем завял в Крессонаде без дела, а водить машину ему пока нельзя, отвезу-ка я его туда, – может, это его развлечет». Ничего общего с супружеской жизнью, верно ведь? В этом вопросе мы с тобой сходимся.

И Анри Крессон разразился громким смехом, надеясь придать ему непристойный, циничный, фамильярный оттенок, который, нужно сказать, совсем ему не шел.

Мадам Амель уже поджидала их в компании двух очаровательных, щедро накрашенных особ, которые, судя по всему, были крайне довольны этой встречей.

Исчезновение отца вместе с одной из девиц, а следом уход и самой мадам Амель оставили Людовика и вторую женщину наедине в маленькой гостиной, чем-то слегка напоминавшей приемную зубного врача; в ней царил довольно гнетущий полумрак. Полумрак, который заставил юную красотку тесно прильнуть к наследнику Крессонов. Тот задрожал всем телом, чувствуя, как к нему возвращаются ощущения – столь давние, что он повел себя скорее как гусар, нежели как умелый любовник. Затем Альма – ибо девушку звали Альма – спросила его, не хочет ли он встретиться с ней завтра, но только уже у нее, «где им будет посвободнее». И он ответил: «Да, конечно!» – с восторгом, который она нашла совершенно очаровательным.