Четыре стороны сердца - [16]

* * *

Анри Крессон, очень довольный собственной деликатностью, ждал сына у выхода и, схватив его за руку, одобрительно потрепал по плечу, словно поздравлял юнца с боевым крещением; похоже, он забыл, что Людовику уже тридцать с лишним лет.

– Только держи рот на замке! – посоветовал он. – Если твоя стерва начнет за нами следить…

– Не думаю, что Мари-Лор придет в голову усомниться в моей верности, – ответил Людовик задумчиво, но весело.

– И будет неправа. Во всяком случае, Каролина – новый кадр мадам Амель – обиделась, что ты предпочел ей Альму. И вот что я тебе скажу, мой мальчик: ты всегда был хорош собой, но с тех пор, как вернулся… э-э-э… оттуда, стал еще красивей, чем прежде. Теперь у тебя вид… как бы это сказать… ну, в общем, более интересный.

И они, точно пара молодых людей, искушенных и уверенных в себе, переглянулись с понимающей и даже торжествующей улыбкой, какой доселе им еще не доводилось обмениваться.

На обратном пути они остановились возле кафе «Перекресток» и распили вдвоем бутылку «J & B»[14]. Когда они подъехали к воротам Крессонады, Людовик выскочил из машины и какими-то дикими прыжками понесся к дому, обнимая по дороге деревья и перемахивая через загородки газонов, словно через спортивные барьеры. Добравшись до своей комнаты и взглянув в зеркало, он послал самому себе улыбку, которую мог бы расценить – будь он на это способен – как похотливую.

4

Парижский поезд прибыл на вокзал Тура точно в назначенное время – в 16:10. На перроне уже минут двадцать томились в ожидании двое мужчин, принаряженных и в галстуках; тот, что моложе, толкал перед собой пустую багажную тележку. Анри Крессон, который патологически не выносил ожидания, уже раз десять продефилировал взад-вперед по перрону мимо сына, выполнявшего здесь роль «check-point»[15].

Только смутное представление о приличиях удерживало Анри Крессона на вокзале Тура. Он надеялся, что Фанни успешно исполнит назначенную ей роль, хотя не был до конца уверен в своей затее. Их единственная встреча – на свадьбе детей – прошла в мрачной атмосфере: бракосочетание состоялось четыре месяца спустя после смерти Квентина Кроули, и Фанни была похожа на привидение; ее лицо, ее глаза выражали одну лишь безграничную скорбь. Эта очень скромная свадебная церемония, устроенная в Париже, запомнилась Анри Крессону как тоскливый, нескончаемый кошмар. И только счастливое лицо Людовика хоть как-то озаряло, оправдывало этот невеселый обряд.

Поезд остановился, и Анри обратил взгляд на вагоны первого класса, проехавшие далеко вперед. Там он увидел женщину – нет, в высшей степени элегантную даму, которая, не глядя по сторонам, спускалась по ступенькам, улыбаясь какому-то бедолаге, с трудом тащившему за ней огромный чемодан и, судя по всему, готовому благодарить ее за оказанную милость. В поезде было два вагона первого класса; тот, в котором приехала Фанни, находился в голове состава. Император кресс-салата, сухофруктов и прочих лакомств побежал трусцой к стройному силуэту; дама, поправив шляпку в стиле Греты Гарбо, долго пожимала руку своему незнакомому несчастному попутчику, который, поставив у ее ног последнее, десятое место багажа, едва успел запрыгнуть на подножку вагона, – поезд уже тронулся. Тем не менее она еще долго махала ему вслед; и только когда состав исчез вдали, она снова поправила шляпку, сняла солнечные очки и обвела взглядом перрон; ее карие глаза с удлиненным разрезом сияли так же ярко, как ослепительная приветливая улыбка красиво очерченных губ. «Счастливое лицо… почти счастливое», – подумал Анри Крессон, незаметно для себя ускоряя шаг.

Фанни, известная как одна из лучших сотрудниц великого кутюрье Кемпта, славилась также своим обаянием, мужеством и сердечностью. Она умела наслаждаться жизнью – по крайней мере, так было вплоть до смерти ее супруга, – но и теперь, когда скорбь утихла, поддерживала этот свой имидж, хотя в глубине души все еще слегка горевала.

Анри наконец подбежал к Фанни и схватил ее руку с энтузиазмом и даже с благоговением – довольно редким для него чувством.

– Анри Крессон, – представился он с поклоном.

– А я Фанни Кроули. Простите, я не сразу вас узнала.

– Я тоже, – взволнованно признался Анри. И добавил с искренним сочувствием: – Вы и тогда были красавицей, но в то время вы так горевали…

Он качал головой скорбно, как профессиональный плакальщик, и темные насмешливые глаза Фанни Кроули посветлели, в них мелькнула нежность. Она легко погладила его по щеке рукой, и обоим вспомнилось, как они проходили по мрачному холлу отеля, где состоялся свадебный обед, и по таким же унылым залам мэрии. Но оба тут же дружно отринули это воспоминание, как забывают неудачный спектакль.

– По-моему, когда-то у нас были дети, которые поженились? Куда же они подевались? – со смехом спросила Фанни.

Это напомнило Анри Крессону, что он делает на этом перроне – с этой незнакомкой, с этой красивой незнакомкой.

– Людовик! – закричал он.

И, обернувшись, увидел, что его незадачливый сын сражается с заблокированной багажной тележкой, не в силах двинуть ее ни вперед, ни назад. Напрягая все силы в борьбе с этим злополучным механизмом, молодой человек осыпал его ругательствами – тихими, но вполне отчетливыми.