Ревущий «Ягуар» Пола мчался по прямому шоссе вдоль побережья, через Санта-Монику, мимо Голливуда. Было тепло, даже жарко, в воздухе запах бензина мешался с запахом ночи. Машина Пола шла на скорости 150. У него был небрежный вид заправского гонщика, но его профиль и полуперчатки с прорезями на суставах меня почему-то раздражали.
Я — Дороти Сеймур, мне сорок пять, черты лица женщины, не обиженной жизнью, хотя и слегка поблекшие. Сценаристка, причем достаточно известная, я еще весьма и весьма нравлюсь мужчинам, впрочем, как и они мне. Я — одно из ужасных исключений, позорящих Голливуд: в двадцать пять модная актриса в интеллектуальном фильме, через полгода в Европе прожигаю гонорар с левым художником, в двадцать семь — в родном городе без имени и единого доллара, но в ожидании нескольких долговых судебных процессов. Мое полное безденежье приостановило процессы, и я стала сценаристкой, хотя имя знаменитой Дороти Сеймур уже ничего не говорило неблагодарной публике. Впрочем, это и к лучшему — терпеть не могу автографы, фотографов и всевозможную шумиху.
Итак, я та, «которая могла бы, но…». Я унаследовала от деда-ирландца отменное здоровье и богатое воображение — отсюда мои успехи в производстве этой цветной целлулоидной муры, к тому же недурно оплачиваемой.
Теперь мое имя часто фигурирует в титрах исторических фильмов RKB. И порой в ночных кошмарах мне мерещится возмущенная Клеопатра, заявляющая: "Нет, мадам, ваш текст: «Передайте Цезарю, что он господин моего сердца» — я произносить отказываюсь! "
А господином моего сердца, вернее, тела, должен был сегодня вечером стать Пол Бретт, — и я уже заранее зевала.
Впрочем, Пол Бретт — настоящий красавец. Он представляет интересы RKB и других кинематографических фирм — элегантен, приятен и неотразим. То есть настолько, что Памелла Крис и Луэлла Шримп, эти дамочки-вамп нашего поколения, десять лет вгрызавшиеся в сердца и состояния знакомых мужчин и в собственные мундштуки, поочередно влюбились в него, а после разрыва едва не утонули в слезах.
Вот такое у Пола славное прошлое.
Но несмотря на все, этим вечером он был для меня просто блондинчиком. Причем блондинчиком сорока лет. Что для меня довольно унизительно. Но надо было сдаваться — после недели, полной цветов, звонков, намеков и совместных выходов в свет, женщина моих лет просто обязана уступить. У нас по крайней мере так принято.
И вот этот момент наступил: два часа ночи, на спидометре 150, впереди мое скромное жилище. И пропади он пропадом, этот секс — умираю, хочу спать.
Но я уже засыпала накануне и три дня назад и сегодня, увы, не имела на это права. Иначе понимающее «Конечно, конечно, малышка» Пола, несомненно, сменилось бы на «Дороти, вы можете мне объяснить, что происходит?» Мне остается достать из холодильника лед, откупорить бутылку шотландского виски, радостно позвенев бокалом, протянуть его Полу и сладострастно вытянуться на широком диване в гостиной в манере Поллет Годар. Пол приближается, обнимает меня, задушевно шепчет: «Это должно было случиться, не правда ли, дорогая?»
Ну что ж, это должно было случиться. Я тяжело вздохнула. И тут Пол сдавленно вскрикнул.
В свете фар возник какой-то чудак, ни дать ни взять — соломенное пугало, — я видела такие на полях Франции. Он метнулся наперерез нам. Ну и реакция у моего блондинчика: тормоз-до отказа, и машина — в правом кювете! Со мной, разумеется. Несколько мгновенных вспышек — и я уткнулась носом в траву, с зажатой в руке сумочкой. Забавно: обычно я везде ее забываю. А тут, за минуту до возможной смерти…
Я слышу дрожащий от волнения голос Пола, зовущий меня, успокаиваюсь за него и с величайшим облегчением закрываю глаза. Полоумный, кажется, невредим, я — жива-здорова. Пол тоже. Что ж, похоже, сегодня вечером, после такой передряги, у меня будет шанс заснуть в одиночестве.
Угасающим голосом я прошептала: «Все в порядке, Пол» — и уселась на траве.
— Благодарение Господу! — воскликнул Пол, любивший подобные напыщенные выражения. — Благодарение Господу, с вами ничего не случилось, дорогая. А мне показалось…
Не знаю, что показалось ему в то мгновение, но в следующее раздался адский грохот, и мы, сцепившись, как безумные, отлетели метров на десять от кювета. Наполовину оглохшая и ослепшая, я высвободилась из его объятий и увидела, как горит «Ягуар». Он полыхал, как факел, как огромный факел.
Пол тоже поднялся.
— Господи, — выпалил он, — бензин!..
— А там что-то еще может взорваться? — съязвила я. И вдруг вспомнила о существовании ненормального. А что если он сейчас горит? Я рванулась к дороге, мельком отметив свои порванные чулки. Пол — за мной. На обочине, в стороне от огня, я наткнулась на неподвижное тело. Сначала я разглядела лишь темные волосы, в свете пламени отливающие рыжим, затем легко перевернула его и увидела лицо мужчины, похожего на ребенка.
Нет, ей-Богу, мне не нравились молоденькие мальчики (еще их в Европе называют «котами»). Надеюсь, не понравятся и впредь. Их растущий успех у множества моих подруг кажется мне странным. Почти фрейдистским. Юнцы, у которых молоко на губах не обсохло, не должны попадаться в руки дам, попахивающих виски. Однако это лицо на дороге, такое юное и уже такое жесткое в своем совершенстве, наполнило меня странным чувством: мне захотелось одновременно и отвернуться от него, и приласкать. При этом я абсолютно лишена материнских комплексов. Моя дочь, которую я когда-то обожала, живет в Париже, замужем, нарожала детей и каждое лето мечтает подкинуть их мне как раз в тот момент, когда я решаю провести месяц на Ривьере. Я редко путешествую одна, и только внуков мне и не хватает.
