Четыре стороны сердца - [13]

Мадам Амель так содрогнулась, что чуть не упала с табурета. Эти слова – «не желает с ним спать» – звучали для нее как смертный приговор, с учетом ее ремесла.

– Но это… это же просто отвратительно! И вдобавок незаконно, знаете ли! Вы могли бы потребовать…

Однако по выражению лица Анри Крессона мадам Амель тут же поняла, что он требует лишь одного – чтобы она его выслушала.

– И что же вы намерены делать?

– Я намерен как можно скорее убедить его, что он в полном порядке. Вот жаль, что вы его не видели. Он теперь стал еще красивее, чем был, еще привлекательней. Да вы вспомните: он ведь и всегда был хорош собой.

– О да, да! – ответила она, кивая. – Ваш сын был красивым парнем и так нравился девушкам, они все прямо с ума по нему сходили. И красивым, и вдобавок хорошо воспитанным, так что я не понимаю, как это лекарства могли превратить его в… в зверя.

– Да и я не понимаю. Так вот, нужно, чтобы кто-нибудь из ваших… девушек успокоил его на этот счет. Как вы думаете, это возможно?

– Ну разумеется! – воскликнула мадам Амель, хотя неясная, странная, подозрительная репутация нынешнего Людовика Крессона слегка встревожила ее. – Но это не так-то просто. Давайте прикинем – кто?.. Кто же?..

Перед ее мысленным взором прошли чередой фигуры и лица. Может, эта? Нет, слишком молода и слишком глупа…

– Разумеется, она не должна быть дурочкой или психопаткой, – сказал Анри Крессон, словно угадав ее мысли. – Нам нужна надежная женщина, которая любит молодых парней и умеет с ними обходиться – во всяком случае, при таких обстоятельствах. Вы со мной согласны?

– Погодите, дайте-ка подумать… Вот есть у меня на примете одна молодая женщина, очаровательная; вы ее не знаете, она только недавно приехала из Парижа, точнее, из Клиши[12], и уж ее-то ничем не испугаешь.

– Но моему сыну нужна не просто храбрая баба! – раздраженно выкрикнул Анри Крессон, снова ударив кулаком по стойке. – Ему требуется другое: новый жизненный опыт. Короче, мы должны ему помочь, и тогда все пойдет как надо. И для него, и для нас.

– Да, сейчас вы попали в трудную ситуацию. Наверно, вашей бедной супруге тоже нелегко.

– Черт возьми, да она ничего не знает, – впрочем, она никогда ничего не знает.

Но сам-то Людовик знает, потому что эта шлюха, его жена, все сказала ему в лицо, и теперь он думает, что внушает отвращение всем женщинам. А это далеко не так. В общем, все очень просто: я привезу его к вам после обеда.

– Ну полно, месье Крессон, вы шутите! Я и без того вам верю! Этот прекрасный молодой человек…

Но Анри снова грохнул кулаком по стойке:

– Да говорю же вам: я хочу, чтобы вы его увидели! И тогда вы либо назовете меня круглым дураком, либо полностью согласитесь со мной. Мы будем здесь в половине третьего.

И, не дожидаясь ответа, он круто повернулся и исчез за дверью. Мадам Амель, побагровевшая, напуганная сложностью поставленной задачи, схватила листок бумаги, ручку и начала выписывать имена, падавшие с ее пера, точно прошлогодние яблоки с дерева по весне.

* * *

Была уже половина первого, а может, и час дня. Анри Крессон вполне мог бы вернуться домой, пообедать, а потом умыкнуть своего сына Людовика, но, поразмыслив, отверг этот вариант: его заранее нервировала и злила мысль о предстоящем ужине в лоне семьи, а уж две трапезы в обществе домочадцев были бы и вовсе невыносимы. Поэтому он сделал остановку на полпути, в хорошо знакомом ресторанчике, и пообедал великолепными сосисками – блюдом, которое его супруга считала недостойным подавать у себя к столу. Теперь ему оставалось позвонить домой, чтобы Людовик не смылся куда-нибудь после обеда, а дождался приезда отца.

Итак, он позвонил в Крессонаду и попал на Мартена, который ответил ему крайне сдержанным тоном – верный признак того, что он допустил какую-то крупную промашку; в таких случаях лицо дворецкого принимало в высшей степени бесстрастное выражение, совсем как у Спока[13] – героя научно-фантастического сериала, который Анри и Людовик просто обожали. Это был единственный герой в данном жанре, которого они оба знали и, более того, высоко ценили – что один, что другой.

– Дамы и господа уже… – начал было объяснять дворецкий холодным размеренным голосом.

– Я тебя не спрашиваю, что́ они «уже»; я прошу позвать кого-нибудь из них к телефону. Хотя нет, не стоит: просто передай Людовику, что я заеду за ним после обеда.

– Месье заедет за месье после обеда? Хорошо, месье, я ему передам.

– У вас там все в порядке, Мартен?

– Благодарю, месье, у нас все в порядке.

Анри поспешил повесить трубку. В Крессонаде наверняка разыгралась очередная домашняя драма, и он поздравил себя с тем, что чутье не подвело его, избавив от неприятностей как минимум на час. Домашний покой, как же!.. Взять хоть эту фразу, которую ему иногда доводилось слышать: «Уютно расположиться в английском кресле перед камином – с его мирным, приветливым огнем, со своей верной собакой у ног, с бутылкой доброго скотча под рукой…» – вот она – мечта какого-нибудь ленивого кретина!

Возвращаясь к этому раннему утреннему подъему и приезду на завод, где еще не было ни души, можно сказать, что уныние, одолевавшее Анри, так и не развеялось. И допущенные им с тех пор странные выходки (да, именно странные!) ничуть не отвлекли его от мрачных мыслей. Анри понимал, что у него в доме идет некий бой, о котором он доселе понятия не имел и в котором никак не мог разобраться, – вот она, первая проблема. Вторая заключалась в неравных силах противников: один был слаб и уязвим, другой – свиреп и безжалостен, и он не знал, как помочь этой беде, не навредив первому из них, с его слишком нежной, любящей душой. А в довершение несчастья перед Анри стояла еще и третья проблема: жертву связывало с ним кровное родство, ведь речь шла о его единственном сыне.