Четвёртый Харитон - [35]

«Молодцы! Добивай!» — кричу я.

А как глянул — за Николаем гонится басмач. А он, Николай, не видит, не оглянется назад: так увлёкся скачущим от него бандитом. Я на выручку… Но мой клинок позже коснулся шеи басмача, чем клинок басмача головы Николая… Как я сплоховал тогда…

— Дядя Егор, а в войну, — спрашивает Харитон, — а в Отечественную войну вы тоже в пограничных войсках служили?

— Нет. В пехоте. С автоматом от Москвы до Берлина прошёл.

— Ав каком звании?

— Как в каком звании? — удивился Егор. — В звании солдата. Солдат — великое звание…

IV

Из-за берёзового перелеска показались и вскоре подошли к костру три девушки в синих комбинезонах.

— Здравствуйте, дядя Егор.

— Здравствуйте, красавицы. Это наши механизаторы, — пояснил пастух Харитону, — да вот с утра мучаются — никак не могут завести мотор. Дело-то вроде бы не девичье…

Девчата покраснели, смущённо глядя на Харитона и позвякивающего удилами Орлика.

Харитон, ни слова не говоря, вскочил на коня, дал шпоры. На всём скаку ловко подхватил одну из девушек, не успевшую даже крикнуть, вскинул в седло и понёсся по взгорью, по сухмени, по траве белоусу к берёзовому перелеску.

— Ой! — вскрикнули оставшиеся девушки.

— Ловок! Ну и ловок, сорвиголова, — почёсывая затылок, хохотал старик, любуясь всадником…

Через полчаса за берёзовым перелеском, тарахтел трактор и раскатисто смеялись девчата.

Пастух играл на трубе, вскинутой к небу, — веселил разбредшееся по лесу за взгорьем своё чёрно-пёстрое стадо.

Глава пятая

I

Давно миновала земля вологодская с сосново-еловыми лесами и берёзовыми перелесками, полями и полянками, озёрами и реками. С заливными лугами и чащами. С рожью в рост человека, с пшеницей по грудь, да по пояс ячменями и овсами, и зелёными-зелёными в васильковом цвету льняными делянками. С рокотом тракторов и комбайнов в полях и рёвом машин-лесовозов в лесах.

Земля вологодская — родина красного клевера и травы тимофеевки.

Долго будет помнить, да и забудет ли когда Харитон свои родные места. Да и есть ли человек на земле, который может забыть тот порог, который переступил в первый раз, ту тропку или ступеньку крыльца, по которой сделал свой первый шаг. Тот дом или комнату, будь это в деревне или в городе, где он произнёс своё первое слово не совсем ещё ясно: м-ам-ма!

Нет, не забудет Харитон своих «Вешних вод». Не забудет реки Ужурги, где в летние дни он с утра до вечера не выходил из воды, купался, пока не посинеет, с такими же, как и он, ребятишками и отогревался вместе с ними на Лавном камне, что стоит посередине реки, будто русская печь, отшлифованный до блеска животами ребят.

Не забудет ни новой, ни старой мельницы на речке Павеньге с пудовыми щуками в омутах и шустрыми хариусами на быстринах и перекатах. Не забудет окрестных лесов с ягодами — черникой, брусникой, морошкой. Да с грибами груздями, рыжиками, подберёзовиками, волнушками и белянками.

Не забудет поле, вспаханное им вместе с Силой, Востроглазом и Тонкослухом.

Не забудет Овсяной полянки. Той полянки, которая сделала его пахарем. Не забудет своих друзей — немного озорных и отчаянных следопытов.

— Стой, Орлик, — остановил коня Харитон, прервав свои мысли, — кажется, мы не на шутку заблудились. — С волнением, удивлением и досадой глядя на место своего сегодняшнего ночлега под раскидистой елью, куда к полудню снова выехал он. — Кружим, будто заяц на гону. Срамота, да и только. — И, вооружившись компасом и картой, в который раз за третьи сутки начал определять своё место нахождения.

А кругом лес. И нет этому лесу ни конца ни края. Редко где пробьётся солнышко сквозь обнявшиеся друг с другом густые тёмно-зелёные вершины елей. Кое-где из густой высокой травы и разросшихся папоротников по грудь лошади торчат старые, чёрные пни да ощерившиеся сломанными и тоже чёрными корнями выскори поваленных ветром великанов.

Тишина. Лишь изредка прокричит, пролетая над лесом, неприветливое вороньё да жалобно проплачет чёрный дятел — желна, нагоняя страх и тоску. И опять тишина. Ни дорог, ни тропинок. Даже свежепримятой травы и той нет.

А виноват сам. Да Харитон никого и не винил в том, что он третьи сутки не может выбраться из леса. Три дня назад, обедая в колхозной чайной соседней области с Вологодской, Харитон спросил трактористов, которые обступили его, любуясь Орликом, как лучше доехать до «Золотых столбов».

— Шпарь по большаку, и на таком скакуне к вечеру примчишь, — посоветовал один.

— Можно и по зимнику, вёрст на пятнадцать, а то и двадцать ближе, — сказал другой, — только проедешь ли летом-то: по пути болото большое, объезжать надо, не заблудился бы.

Вот это «не заблудился бы» — и вскружило голову парню.

Харитон только бровью повёл. «Леса нам не заказаны, видели древо всякое» — говорило выражение его лица и вздёрнутая бровь. Вскочил на коня и тронулся к «Золотым столбам» по зимнику. И вот теперь третий день кружит между болот, топей и corp в лесу непроходимом, и когда выберется из этого леса, да и выберется ли — неизвестно.

Хорошо, что как ни отказывался, но взял настоятельно предложенный пастухом Егором мешочек сушёного ерша. «Бери, бери не разговаривай, — ворчал старик, — этот харч весу не имеет, к тому же не портится, а горсть кинешь в котелок, вскипятишь, вот тебе и еда, в дороге всякое бывает». С какой благодарностью вспоминал теперь Харитон пастуха, хлебая ершовую уху.