Четвертое сокровище - [98]
— Как в японском саду.
— Он влюбился в нее, но она не могла уехать с ним — семейные трудности, — а он не мог остаться.
Они посидели молча. Чай в ее чашке остыл.
— В общем, это все, что там написано, — сказал Мистер Роберт.
— Спасибо, это замечательно.
Мистер Роберт перелистал страницы, пока не дошел до изображения тушечницы. Он повернул книгу к Тине.
— Это Тушечница Дайдзэн. Сэнсэй пользуется именно ей?
— Да.
— Ты уверена? Можно, я зайду проверю?
Тина поднялась.
— Хорошо.
В квартире было тихо. Муж Киёми уже отвез бабушку домой. Тина сначала заглянула к сэнсэю: тот рисовал. Мистер Роберт зашел к нему в комнату, а Тина пошла к маме. Ханако сидела, опираясь на подушки. Рядом лежала стопка рисунков сэнсэя.
— Бабушка приносила тебе все, что нужно?
— В рекламных паузах.
— Хорошо. Она все-таки помогает, да? Тебе что-нибудь принести?
— Иэ, сумимасэн. Как «Тэмпура-Хаус»?
— Сначала медленно, потом разошлось. — Тина опустилась на колени и открыла ящик, где лежала коробка с деньгами. Поискала ключ на цепочке. — Я немного разузнала о сёдо. Оказалось, сэнсэй — сэнсэй Дзэндзэн — на самом деле двадцать девятый сэнсэй японской школы каллиграфии Дайдзэн.
В коробке с деньгами росла стопка купюр и гора монет: еще несколько вечеров, и нужно будет нести это в банк.
— У него знаменитая тушечница, она называется Тушечница Дайдзэн. Ей сотни лет.
Тина повернулась к матери. Ханако отвела глаза. Тина закрыла коробку и села на кровать.
— Ты это уже знала, правда? Ты ведь была его ученицей?
— Как ты поняла? — тихо спросила Ханако.
— Я видела работу с твоей печатью в мастерской.
— С моей печатью?
— Да, это твоя печать, я уверена. Я не смогла прочесть иероглифы, но выглядели они очень красиво.
Ханако медленно кивнула.
— Да, я была его ученицей в Японии.
— Почему ты не рассказывала мне, что занималась сёдо?
Ханако вздохнула:
— Это было недолго.
— У тебя очень хорошо получалось. Почему же ты бросила?
— Доситэ[76]?.. Я переехала сюда. Поэтому прекратила заниматься.
— Но потом сэнсэй приехал в Калифорнию, — сказала Тина. — Зачем?
— Вакаримасэн[77]. Спроси у него.
— Но ты же знаешь, что он не может говорить, — озадаченно ответила Тина. Она взяла один из рисунков сэнсэя. — Но ты же понимаешь их, да?
Ханако выпрямилась, словно собралась сползти с кровати и куда-то захромать.
— Не знаю. Мне лишь кажется, что знаю.
— Что?
— Он… — начала мать. — Вакаримасэн.
Тина перевернула рисунок, который держала в руках. Ей не удавалось прочесть иероглифы.
— Что это значит?
Ханако взглянула на надпись.
— По-английски, — сказала она так тихо, что Тина едва расслышала, — это значит: «чем, кем я стал».
Тина думала об этих словах и смотрела на рисунок. Слова, добавленные к рисунку, не объясняли его — они передавали чувства матери, которых та не могла выразить.
Тина заглянула к сэнсэю. Мистер Роберт сидел на коленях рядом с сэнсэем и смотрел, как тот работает.
— Я иду спать. Выйдешь сам, — шепнула она Мистеру Роберту.
— Хорошо. Спасибо.
— Тебе спасибо, что помог с книгой.
— Не за что. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Ханако взяла последние рисунки сэнсэя и разложила их на кровати. Принцип не стал яснее, но она по крайней мере начала ощущать смысл. Ее чувство рассказывало историю утраты, боли, сожаления и непонимания. Она не смогла бы объяснить, почему она это чувствовала; может, все это она себе навоображала. Возможно, вглядываясь так долго в эти странные черты, она убедила себя в том, что понимает их. Может, она хотела, чтобы рисунки сказали ей именно это. Может, именно это она хотела сказать сэнсэю сама.
Подождав несколько минут после того, как все в квартире стихло, Мистер Роберт достал из рюкзака другую тушечницу Опустившись на колени рядом с сэнсэем, он подождал, пока тот не обмакнет кисть и не начнет новый рисунок. Затем помечал тушечницы и перелил тушь из Тушечницы Дайдзэн в другую. Поднялся и попятился. В резком свете чулана он сравнил Тушечницу Дайдзэн с рисунком. Они были неотличимы.
Мистер Роберт крепко стиснул тушечницу и выбежал из квартиры.
Свесив ноги с кровати, Ханако попробовала опереться на больную лодыжку. Боль отдалась во всей ноге, но не так сильно, как раньше. Она дохромала до комода. Осторожно ступая, подошла к двери и тихонько ее отперла. Медленно открыла дверь — не раздалось ни звука. Тогда, придерживаясь за дверь, она шагнула в коридор и направилась к комнате сэнсэя.
Тот лежал на полу прямо у входа.
Ханако опустилась рядом на колени и положила руки ему на плечо. Она медленно повернула его, чтобы увидеть лицо. Она искала в нем надежду, прощение, понимание — все то, что когда-то замечала в себе, но похоронила так глубоко, что они увяли и умерли.
Полная темнота. Темная, как суми в тушечнице, которая глубже океана. Тихая и спокойная. Есть только мысли, но и те — лишь на мгновенье, пока не исчезнут, как искры, улетающие в ночное небо. Но за эту долю секунды все стало ясным: она боялась не его, а тушечницы. Сила тушечницы помогла ей понять, кто она на самом деле, помогла найти свое истинное «я». Но она хотела открыть не это…
