Четвертое сокровище - [101]

Шрифт
Интервал

Тушечница стала для нее дверью в ее же глубину — такую тихую, такую умиротворяющую. Место, куда она могла уйти, устав от себя, океан, в котором плавало ее сознание. Место, к которому она так стремилась всегда, зная, что, зайди она слишком далеко, обратного пути не будет.

Нет, во всем, что случилось, тушечница не виновата — она могла лишь проявить то, что уже было в Ханако. И сэнсэй тоже не виноват. Он отдал ей всего себя, забыл обо всем, что имело для него значение. Если бы только он был жив. Она сказала бы ему, что его вины туг нет. Что она любит его, но видеть его — слишком больно, невыносимо больно.

Все это она и собиралась сказать Хане, но знала, что не найдет слов. Возможно, их и нет.

Она твердо взяла кисть, сосредоточив свою энергию «ки», — и из подсознания поднялось внезапное ощущение силы, полноты бытия — то же, что она испытала, впервые взяв Тушечницу Дайдзэн. Она обмакнула кисть и почувствовала, как боль — вся ее боль — начинает таять.


Да будет так
не так, как я хочу
но пребуду
так

Последняя интерлюдия>[78]



Обещание
мне
сильнее
тебя


Здорово просто здорово


Открытая
свежая и влажная
кровавая
жизнь


Саднит и чешется
вот и вся боль
уже


Если сяду здесь
гордо и прямо
станет ли ноша
легче


Сила есть но
нужна надежность
хочется утешения

Благодарности

Автор признателен всем, кто прочел черновики и сделал множество ценных замечаний: Мэрилин Колтер, Трейси Экстранд, Терезе Фанке, Джин Хэнсон, Кэти Хэйз, Луане Хайкс, Полу Миллеру, Карле Оушенек, Линде Симода. Без вдохновения и энтузиазма Шона Макдональда я бы все еще возился с сюжетом и героями.

Художница благодарна Хью Дэйви, директору Фонда Сэн-нин, который терпеливо учил ее держать в руке кисть сёдо, не зная, что она расширяет границы этого прекрасного искусства. Художница благодарна Хью Дэйви, директору Фонда Сэн-нин, который терпеливо учил ее держать в руке кисть сёдо, не зная, что она расширяет границы этого прекрасного искусства.

Ниже приводятся ссылки на книги, которые оказались ценнейшим источником информации для описания науки и искусства в этой книге. Все фактические ошибки — следствие моего неверного понимания.

Каллиграфия и японские иероглифы

Davey, Н. Е. Brush Meditation, A Japanese Way to Mind and Body Harmony. Stone Bridge Press, 1999.

Eamshaw, Christofer J. Sho: Japanese Calligraphy. Charles E. Tuttle Publishing Company, 1988.

Henshall, Kenneth G. A Guide to Remembering Japanese Characters. Charles E. Tuttle Publishing Company, 1988.

Japan Foundation Japan Language Institute. Basic Japanese-English Dictionary. Bojinsha Company, 1986; Oxford University Press, 1989.

Yamaguchi, Momoo, and Setsuko Kojima, eds. A Cultural Dictionary of Japan. Japan Times, 1979.

Неврология:

Burt, Alvin. Textbook of Neuroanatomy. W.B. Saunders Company, 1993.

Carter, Rita. Mapping the Mind. University of California Press, 1998.

Damasio, Antonio. The Feeling of What Happens: Body and Emotion in the Making of Consciousness. Harcourt Brace and Company, 1999.

Diamond, Marian, Arnold Scheibel, and Lawrence Elson. The Human Brain Coloring Book. Harper Perennial, 1985.

Greenfield Susan, ed. The Human Mind Explained. Henry Holt and Company, 1996.

Moonen, C.T.W., and PA. Bandettini, eds. Functional MRI. Springer, 1999.

National Institutes of Health. Mind Over Matter: The Brain's Response to Drugs. 1977

Veggeberg, Scott. Medication of the Mind. Henry Holt and Company, 1996.

Рецензии

«Четвертое сокровище», проиллюстрированное прекрасной каллиграфией, — оригинальный, удивительный роман, написанный с изяществом и сдержанностью классической японской поэзии.

Borders' Original Voices Program

Непреходящая квинтэссенция искусства и науки.

Kirkus Reviews

Каллиграфический саспенс.

Metropolis / Japan Today

Элегантный и причудливый роман… Симода мастерски сплетает нити повествования в этой изощренной и прекрасно иллюстрированной книге.

Booklist

Очерчивая сердце и разум, проникнутый дзэном роман «Четвертое сокровище» обладает всеми нюансами умело выполненного каллиграфического свитка. Тодд Симода проходит по грани нейропсихологии и древнего «пути кисти», переносит читателя из Киото в Беркли, из японской культуры в американскую, не забывая воссоздать все оттенки между ними.

Лайза Долби, автор «Гейши» и «Сказания Мурасаки»

Мистика восточного Святого Грааля, наделяющего великих и чистых душой каллиграфов особой властью и силой, органична в этом хорошо выстроенном и увлекательном романе.

The Daily Telegraph

Туго закруженная и жесткая драма.

Generation Rice

Мистика восточного Святого Грааля, наделяющего великих и чистых душой каллиграфов особой властью и силой, органична в этом хорошо выстроенном и увлекательном романе.

The Daily Telegraph

Роман многослоен… в нем много приманок.

Дирижабль

Задумчивая грусть, светлая печаль, смутная надежда — очень дзэнские чувства, которые вызывает эта книга.

Книжная витрина

Об авторе


Тодд Симода родился в 1955 году, защитил докторскую диссертацию по математике в Университете Беркли. Сейчас — профессор Колорадского университета, занимается когнитологией. Автор нескольких романов и множества рассказов, научных и технических работ. Своими учителями считает Харуки Мураками, Джона Барта, Кобо Абэ и теорию гипертекста.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.