Четвертое измерение - [5]

Шрифт
Интервал

Он прибавил шагу, проходя мимо деревянного навеса для электромотора — здесь старик болгарин качал воду из реки на свой участок. Эти смуглолицые люди копались в своем огороде от зари до заката и наверняка сейчас там. Хорошо бы проскочить мимо, прежде чем они втянут его в разговор. Старик ведь тоже был на свадьбе…

Они стояли, погрузив босые ноги в темно-коричневую глину, — занимались сбором огурцов. Когда он поравнялся с ними, разогнулись, поздоровались и проводили его насмешливыми и любопытными взглядами. Старик что-то сказал женщинам по-болгарски, и те сверкнули на проходящего черными глазами, прыснули, захихикали. По телу метеоролога пробежала нервная дрожь, он как нарочно поскользнулся и едва не упал навзничь в вымоину. Смех усилился и преследовал его еще несколько десятков метров. Он скрипел зубами и не отрывал взгляда от флюгера, который показался за высокой кровлей и с неравными интервалами посылал ему отраженные солнечные лучи.

Старик болгарин был первым, с кем столкнулся он на новом месте работы. Метеорологическая станция примыкала вплотную к его участку; какое-то время старик даже собирался заводить тяжбу из-за земли, но потом передумал и поутих. Но Кухарик буквально кожей ощущал затаенную неприязнь болгарина — и мог себе представить, как возрадовался тот его вчерашнему падению.

Впрочем, чего греха таить — затаенное злорадство испытывали все, вся деревня. Даже если у него за эти годы и завелись кое-какие добрые знакомые — а о друзьях не могло быть и речи, — он разом потерял их теперь. Когда он поселился на станции и стал ходить в деревню за покупками, все поначалу таращили глаза на его нелепую фигуру, на эту ошеломляющих размеров телесную оболочку, способную вместить в себя трех нормальных мужчин. Он был для них чем-то вроде циркового аттракциона — впрочем, с таким отношением ему приходилось сталкиваться на всяком новом месте, пока его не узнавали и не успевали к нему привыкнуть. Когда же он и здесь немного примелькался, всеобщее любопытство переключилось на его работу. Толпа детей, прежде его осаждавших, заметно поредела, а когда он встречал их на улице или за игрой, они уже не замирали с открытыми ртами, а только спрашивали:

— Дяденька, какая будет завтра погода?

Он терпеливо объяснял им, что погоду не предсказывает, а занимается наблюдениями, следит за температурой, осадками, измеряет уровень воды в реке… Это им было непонятно, и вскоре они потеряли к нему всякий интерес. Хуже обстояло дело со взрослыми. Встретят его в поле — и тотчас одолевают вопросами:

— Так как, пан управляющий, вымокнет наше сено или нет? Можно сушить без спешки?

Он втолковывал им, что предсказаниями погоды занимается огромная сеть специальных станций, оборудованных иначе и лучше, чем эта, что все сообщения с таких станций отправляются в центр, там сравниваются, анализируются, наносятся на метеорологические карты, а уж затем на их основе…

И они махнули на это рукой, как на все, что не имело касательства к их практической жизни и в чем они не очень разбирались. С тех пор отношение деревни к нему изменилось. Его работу нарекли бесполезной, пустой затеей, а заодно его стали считать праздным, живущим в свое удовольствие человеком, а то и вовсе толстым недотепой. И все же он оставался для них загадочной фигурой, а это более всего не прощалось. Точно было известно лишь одно — что его родителей уже нет в живых, что он на станции сам себе стряпает и прибирает, что изо дня в день просиживает у окна, распахнутого на дорогу, по которой ходят в школу дети с окраины. Для него было ударом узнать, что в глазах маленьких школяров он выглядит каким-то чудищем. Будто бы сиднем сидит на табуретке у окна, потому как уже не может сдвинуться с места. Якобы не слезает с нее ни днем ни ночью, ест у окошка, спит, бодрствует и никуда оттуда шагу не ступил. Если же находился недоверчивый, его убеждали одним-единственным вопросом:

— А ты, как идешь в школу, не замечал разве, что он вечно торчит у окошка?

В действительности все объяснялось просто: он не в силах был заглушить в себе любовь к детям, и, раз уж не хватало духу заговаривать с ними или наблюдать за их играми на улице, он с радостью воспользовался тем, что деревенская ребятня ходит в школу и обратно мимо метеорологической станции, и в урочное время их выжидал. Его привлекало все маленькое, живое и подвижное — полная ему противоположность, и тем горше стало у него на душе, когда следующую оскорбительную для него небылицу сочинили и разнесли по округе те же дети.

Местные жители скоро заприметили, как душит его постоянный телесный жар, как он старательно избегает прямых солнечных лучей, заметили они и бетонированный колодец во дворе за станцией. Раза два его видели в жаркие дни открывающим железную крышку колодца — и вот уже готова новая небылица. У него, мол, встроен там сложный подъемник, и на нем он в самую жару спускается в колодец охладиться. Впервые про такое услышав, он поневоле горько рассмеялся. Да и что другое ему оставалось? Как и прежде, укреплять свой дух и утешаться тем, что хоть судьба его многим обделила, зато он не лишен самого главного — чувства собственного достоинства и любимой работы. Приходилось сносить и другие поклепы, ведь его отшельническое бытие было благодатной для этого почвой, но обиднее всего оказались шепотки насчет того, что он наградил животом юродивую, которая скиталась по окрестным селам, собирая старье.


Еще от автора Йозеф Пушкаш
Свалка

Земля превратилась в огромную свалку. Жизнь стала практически невыносимой. Поэтому, младенцев просто убивают при рождении, дабы не обрекать их на страдания. Но один из них выживает. Что ждет его?© mastino.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.