Четвертое измерение - [2]

Пушкаш далек от простодушного деления героев на положительных и отрицательных; человек сложен, и чаще в конфликт вступает не «доброе» и «злое», а, скорее, «счастливое» и «несчастливое» («След неудач»), душевная глухота и отзывчивость («Нечувствительность к осколкам»), неосознанный эгоизм и гибнущая любовь («Интерпретация измены») и т. п. Каждый раз писатель как бы персонифицирует очередное противостояние идей, а парадоксальность развязки призвана активизировать читательское мышление, помогает почувствовать связь между конкретным эпизодом и существенной социальной проблемой. Нередко построенные по принципу развернутой метафоры, эти рассказы Пушкаша оказываются, таким образом, сродни притче, иносказанию, правда без лобовой назидательности и морализаторства. Автор, напротив, дает, как правило, лишь самые общие ориентиры для творческого «домысливания» читателем второго, глубинного слоя произведения. Избегая прямой, однозначной определенности, он сознательно оставляет простор для самостоятельного истолкования своих, нередко загадочных, историй.

И все же определяющий идейно-нравственный пафос «Приятных разочарований» всегда однозначен. Почти в каждом из рассказов мы становимся свидетелями саморазоблачения персонажа. Нечто неприглядное, что до сих пор герой тщательно таил от самого себя, тешась чувством превосходства над другими, вдруг неожиданным образом становится явным и для него, и для окружающих. Этот момент прозрения и есть момент разочарования героя в себе, разочарования, которое как будто меньше всего можно назвать приятным. На этом автор, как правило, ставит точку, не считая нужным развивать тему последствий подобного прозрения. Но за читателем остается свобода сделать это самому, коль скоро рассказанная история заденет его за живое. В самом деле, открыв однажды в себе черты отрицательного, фальшивого, недостойного, оставит ли человек, не окончательно закосневший душой, такое открытие без последствий? Разве он забудет об их существовании, о том, в какую тягостную коллизию он попал из-за них? Разве одно это воспоминание не разбудит в нем стремления избавиться от своих недостатков? А такое стремление — уже благо. И в этом смысле «разочарование» в самом себе, обещающее послужить толчком к самоусовершенствованию, вне всякого сомнения, можно отнести к обнадеживающе-«приятным».

Кризисная ситуация этического самосуда составляет основную фабулу и повести «Признание» (1979). Словно неудовлетворенный частичным зондированием этой сложной проблематики, Пушкаш решил рассмотреть ее со всей психологической обстоятельностью. В повести анализируется сам рутинный процесс постепенного погружения человека в тину этических микроуступок, микроотступлений от принципов порядочности, от повседневной требовательности к себе.

Журналиста Лукаша Грегора не назовешь ни бездельником, ни прожигателем жизни. Напротив, у него прочная репутация добросовестного работника, который пусть не хватает звезд с неба, но никогда не унизится до откровенной халтуры. Его холостяцки неустроенный быт тоже трудно поставить ему в упрек. В конце концов, по-разному складывается у людей личная жизнь. У Грегора, кстати говоря, она не заладилась с детства. Очень стеснительный и мягкий по натуре, он всегда болезненно переживал насмешки над своей близорукостью. Стараясь избегать общения со сверстниками, все больше замыкался в себе. Одиночество стало не только уделом, но и его бедой, хотя он сам долго не сознавал этого. Но вот с тяжелой травмой Грегор попадает в больницу и на досуге начинает размышлять о своих сложных отношениях с отцом, когда-то ушедшим из семьи, вспоминает о матери, которую не навещал уже очень давно, и постепенно в нем нарастает смутное чувство недовольства собой, стилем своей жизни, отношениями с людьми.

Повесть написана от первого лица. В сущности, это длинный монолог Грегора, его письмо-признание отцу. Известная искусственность подобного приема компенсируется возможностями, которые предоставляются герою для откровенного и все более беспощадного самоанализа. Ведь только задумавшись о подлинной сути своих поступков, только попытавшись объяснить и обосновать перед другими объективную справедливость своих симпатий и антипатий, Грегор вдруг неожиданно для себя открывает их субъективную подоплеку — инерцию равнодушия, бессознательный эгоцентризм, инстинктивное ощущение собственной выгоды, которое давно уже породило устойчивую привычку побольше брать, поменьше отдавать. И обнаружить это оказывается так просто: попробуй поставить другого на свое место, взгляни на себя чужими глазами, и ты, как в волшебном зеркале, увидишь, наконец, свое истинное изображение. Вот, например, его взаимоотношения с Мартой, женой его приятеля, товарища по работе, — тайком от него он давно уже встречается с ней. Марта его любит, а Грегор? Он совсем не считается с ней, редко ее вспоминает, но именно поэтому прочнее всего с ней связан. Так для него оказалось удобнее — побольше брать, поменьше отдавать!

В этой повести Пушкаш подвергает проверке на подлинную человечность не какую-то исключительную, а вполне обыкновенную, в чем-то даже заурядную личность. Он стремится показать наиболее распространенную форму обывательской, мещанской, потребительской психологии, изобличить ее как несовместимую с нормами социалистического общежития. Бацилла мещанства, унаследованная от прошлого, обладает удивительной приспособляемостью к защитным вакцинам, изобретаемым обществом. Все новые и новые штаммы мещанства способны поражать людей разных возрастов, различного социального и служебного положения, проявляясь отнюдь не в одном только «вещизме» или агрессивном накопительстве и далеко не всегда в явной, бросающейся в глаза форме. И это делает его сегодня особенно опасным социальным явлением.