Чёрный нефрит - [33]

— Не беспокойтесь, молодой господин: я вас не выдам, — старик отступил на шаг, — но и спрятать вас не сумею: вам нужно уходить, и поскорее. Разведчики Вэнь расспрашивали в городе о вас…

— Только обо мне? — всеми силами Цзян Чен старался дышать ровно, даже услышав ответ:

— Только о вас.

Прочь, как можно дальше, гнал Цзян Чен назойливую мысль: нет причин беспокоиться о тех, кого уже настигли, кому нанесли последний удар. И кто не вернётся, о нет: останется лишь опустевшая оболочка, в которой нет и не будет души. Потерянный, почти пустой, он шёл к лесу, но остановился у самой границы, обернулся к неподвижно замершему старику. С чего вдруг подобная помощь, и уж не ждёт ли впереди засада?

— Мою единственную дочь, — точно прочитав что-то в его взгляде, заговорил старик, — забрали заклинатели Ци Шань Вэнь.

Больше он не сказал ничего — развернулся и зашагал обратно, навстречу деревенским огням. Цзян Чен — в противоположную сторону, под спасительный лесной покров, низко пригибаясь к земле. В ушах шумело, и в лихорадочном бреду хотелось плакать и кричать, и бежать вперёд, чтобы однажды взглянуть в глаза Вэнь Жо Ханю и всему его семейству — и заставить так же мучиться, так же смотреть, как горит Безночный Город, как раздавленными жуками корчатся в огне их изуродованная, истерзанная родня.

Всех… он убьёт их всех, до единого. За каждую сломанную жизнь, за реки пролитой крови он отплатит морями — и земля, и небеса содрогнутся, когда солнце низвергнется с небосвода.

Одежда отяжелела, впитав капли дождя, в сапогах хлюпало, но Цзян Чен не замечал этой досадной мелочи.

Глупо бояться воды, когда охвачен огнём.

* * *

Слово за словом, не видя сути, Не Хуай Сан повторял услышанное от пойманного разведчика Ци Шань Вэнь — слова, оборвавшиеся хрипом и бульканьем, когда он не сдержался, под одобрительным взглядом брата рассёк пленнику горло.

«Вэй Ан Ю казнена на горе Луан Цзан».

Не Мин Цзюе резко заметил, что никогда нельзя доверять до конца, что пленник мог солгать. Но внутри всё успокоилось, и штормящее море, бушевавшее внутри, вмёрзло в лёд, замерло, раня острыми кромками волн изодранную в клочья душу.

Если бы он отправился на поиски — тогда, когда всё только начиналось; если бы остался рядом, тогда…

«… Тогда бы и ты, и она погибли, — усмехнулась пустота голосом брата, — если Вэй Ан Ю не смогла себя защитить, то ты тем более не сумел бы».

Никогда — ни в один из дней жизни, даже в те, когда Не Мин Цзюе в гневе кричал, что из него не выйдет достойного заклинателя — Не Хуай Сан не чувствовал себя по-настоящему бессильным и бесполезным. И вот сейчас осознание навалилось тяжёлой, душащей волной — что он упустил шанс, пропустил момент, когда ещё мог всё исправить. Теперь можно сколько угодно хвататься за оружие, кричать о мести и тренироваться — до седьмого пота, до стёртых в кровь пальцев.

Но Вэй Юн уже умерла, и не вернётся — ни к нему, ни даже к кому-то другому.

Брат твердит, что нужно объединяться, что дело их жизни теперь — втоптать в грязь красно-белые знамёна; в груди его, точно задремавший ненадолго вулкан, вновь пробуждается ярость — та, что беспощадно сжигает всех и каждого, кто посмел встать на пути. Как ни старается Не Хуай Сан, его боль остаётся лишь болью, а лицо в отражении — усталым, как если бы прошёл без передышки многие мили. Немудрено: вот уже третий день, как он не мог уснуть. Вновь и вновь видя её во сне, он просыпался от сжимающих горло рыданий — и решил, что лучше вовсе не засыпать.

Нож в руке тускло поблескивает — рукоять затейливо украшена, и сам он невелик, скорее украшение, чем оружие. Но наточен достаточно остро.

Дрожащей рукой Не Хуай Сан сжимает прядь распущенных волос и режет. Волосы поддаются неохотно, и проще, верно, попросить кого-то о помощи, но хочется так — неловко, режа в кровь пальцы, когда лезвие соскакивает, а в глазах туманится от слёз.

Он едва помнил миг, когда маленький нож замер у горла, и усталость вдруг шепнула, что нет ничего такого в том, чтобы надавить снова и закончить всё — как боль, так и собственную никчёмность. Он не был сильным заклинателем; и уж тем более — не мог вернуть её к жизни. Всё казалось сном, дурным сном, от которого он пробудится, когда…

Но он лишь в голос рыдал, дрожа, и по шее стекала кровь из тонкого пореза — всего, на что хватило его сил, прежде чем боль вернула к реальности, той, где он не смог не то что добиться любви Вэй Юн, но даже защитить…

А затем нож вырвали из руки, и на Не Хуай Сана посмотрели знакомые глаза, горящие подобно тлеющим углям.

— Прости… я слабый. Слишком, слишком, я… — слова путались, как и мысли, и вся его жизнь теперь походила на пряжу, с которой поиграл десяток кошек — не ясно совершенно ничего. Он ждал, что сейчас брат ударит, закричит в гневе, требуя немедленно собраться с силами, но Не Мин Цзюе лишь удержал его в объятиях — крепко, как в детстве.

— Если хочешь, чтобы больше не болело, — его шёпот был похож на рокот дальнего грома, — Рань их, а не себя. Если ты действительно так любил её — разорви в клочья тех, кто посмел отнять.

— Скажи, — Не Хуай Сан вскинул голову, посмотрел на брата, — разве месть вернула хоть кого-то из мёртвых?