Через полюс — на экватор - [18]

А на другой день, когда поезд остановился на 225-м километре, мы устанавливаем теодолит и начинаем практические занятия. Температура воздуха упала ниже 40 градусов. Каждый винт в теодолите поворачивается с колоссальным трудом. Наконец все пузырьки в уровнях выведены на середину. Павел Кононович учит меня отыскивать звезды Южного полушария.

— Спика, Ахарнар, Канопус, Процион. А вот эта яркая звезда невысоко над горизонтом — это Сириус, — показывает он мне рукой. — А теперь отыщи их в трубу теодолита.

Долго вожусь с теодолитом, поворачиваю его негнущимися пальцами. Наконец вот она, маленькая звезда, дрожит около креста нитей. Надо загнать ее в центральный кружок и ждать, когда она пересечет центр. Медленно ползет звездочка; вот сейчас она будет пересекать освещенный специальной электролампочкой крест нитей, но тут все — и звезда и крест нитей — расплывается в тумане и исчезает. Это я не удержал дыхания, и от выдохнутого воздуха мгновенно покрылся окуляр тонкой коркой льда. Все потеряно. Прочищаю окуляр и снова навожу теодолит на звезду. Теперь дело идет лучше, засекаю по секундной стрелке часов момент прохождения звезд и с облегчением вздыхаю… в сторону от теодолита и беру отсчет с лимба. Теперь надо повторить процедуру еще три раза, как говорят геодезисты, при «круге лево» и «круге право». Все эти четыре отсчета надо сделать в течение 4–5 минут. Вот с одной звездой покончено. Перехожу на другую. Всего надо отнаблюдать четыре звезды. Голые пальцы стынут и отказываются слушаться. Забегаем погреться в салон, и через 5—10 минут снова наблюдать. Вообще астрономия — наука полезная, нужная, но, честно сказать, учиться наблюдать на 40-градусном морозе процесс малоприятный.

Наконец мы кончаем, укладываем теодолит в ящик и привязываем его к стенке кухни.

Геодезические инструменты всегда должны находиться на морозе, их нельзя вносить в помещение, иначе они отпотеют и мгновенно перестанут работать при следующем наблюдении.

23 апреля в 10 часов утра двинулись дальше. Днем температура упала до 43° при ветре 6–7 м/сек. Снова с Виталием заменили Комарова и Кудряшова в тракторах. Надели малицы — это огромные рубахи до пят из оленьего меха. В них даже в такой мороз не холодно. Единственное, что немного подмерзает, — это ноги, так как не удается окончательно просушить унты.

Заструги становятся выше, появляются глубокие рыхлые надувы. Сегодня видимость хорошая, поэтому удается обогнуть эти ловушки из рыхлого снега. А когда начнется пурга, то сидеть нам в них по нескольку раз в день. На 250-м километре у трактора, которым управляет Виталий, перегрелся мотор — вскипел антифриз. Беда в том, что он кипит при гораздо более низкой температуре, чем ему положено, — сказывается высота. Достаточно закрыть надув воздуха в мотор, и трактор почти перестает тянуть, теряя больше половины мощности. Решено остановиться и поставить пятую пирамиду. Осталось всего три — это уже здорово.

Печальный опыт прошлых стоянок заставляет в течение ночи два-три раза продергивать поезд на 50 — 100 м вперед, чтобы поземка его не заметала. Обычно это делаем мы с Виталием. Ночью не спим, прислушиваясь к дыханию ребят. Дышат неровно, тяжело, иногда кто-нибудь во сне вскрикнет и сделает глубокий вздох. Не хватает воздуха, высота уже 2200 м. При тяжелой работе это сказывается сильно. 24 апреля было только одно неприятное происшествие. Трактор перевалился через огромный заструг и чуть не перевернулся, а стоявший на наружной лестнице Борис Втюрин вылетел, как брошенный из катапульты, и, пролетев около пяти метров, упал на твердый заструг. Ничего не сломал, только вывихнул себе плечо, которое тут же сам себе и вправил. Сегодня опять проделали 25 километров и остановились на 275-м километре.

25 апреля продолжали движение вперед. Снова Виталий и я за водителей. Мороз около 40° с лобовым ветром. В наушниках время от времени слышен голос Сенько. Переговариваемся с Виталием, Павел Кононович изредка вставляет реплики.

Вышли на твёрдую поверхность, и сразу трактора пошли быстрее.

— Виталий, давай перейдем на третью скорость, уж очень легко идут трактора, — предлагаю я.

— Добро, слушай команду: раз, два — пошли!

Трактора легко берут с третьей скорости.

— Виталий, может быть, мы под гору ползем — уже Антарктида кончается, — шучу я.

— Павел Кононович, какой там курс и куда мы идем? — запрашивает Бабарыкин салон-вагон.

В ответ полное молчание. Даю звонок — никакого ответа.

«Наверное опять оборвалась линия», — предполагает Виталий.

— Стоп машина! — командует он, и трактора, вздрогнув, останавливаются.

Путаясь в длинных полах малиц, вылезаем, вернее, вываливаемся через дверку. Оглядываюсь и с удивлением не нахожу поезда. За трактором тянутся двое грузовых саней, а трех балков как не бывало.

— Оторвались, — подводит итог Виталий.

Видимость около 50—100 метров, по следам проходим метров 200–300 назад, но балков по-прежнему не видно. Расцепляем трактора и на четвертой скорости движемся вдоль следа. Местами снег настолько плотно утрамбован ветром, что гусеницы трактора не оставляют следа, трактор идет как по асфальту. Но вот попадается надув свежего снега, в котором трактор вязнет, как в песке.