Через полюс — на экватор - [12]

Проснулся я оттого, что утром Михаил Семенович Комаров, решив пойти проведать трактора, попытался перешагнуть через меня и, потеряв равновесие, сел мне на голову. В первую минуту я ничего не понял: кто-то крепко держит меня за голову и я отчаянно болтаю ногами, пытаясь освободиться. С нар поднялось несколько заспанных голов. В следующий момент балок оглашается дружным хохотом.

Семь часов утра. Сомов скомандовал подъем. И в поднявшейся утренней суматохе долго раздавались возгласы:

— Где мои унты?

— Кто уволок мою штормовку?

— Отдайте шапку!

Действительно, разобраться в ворохах висящей вокруг печурки одежды было невозможно. Одинаковые штормовки, унты, меховые рубашки еще не были помечены хозяевами, и долго в это первое утро пострадавший ходил и приглядывался то к одному, то к другому, пытаясь найти хозяина доставшейся ему куцей штормовки, номера на четыре меньше его размера.

На улице дует ветер, подымая поземку на 2–3 м над уровнем ледника. В балок влезает растерянный Михаил Семенович.

— Что за чертовщина — трактора исчезли! — в смущении докладывает он Михаилу Михайловичу.

— Как исчезли? — изумленно переспрашивает Сомов.

— Чистое место и следов нет, как будто сдуло их.

Спешу вмешаться в разговор и объяснить, в чем дело. Вздох облегчения. Комаров выскакивает, и скоро уже слышится приближающееся ворчание тракторов.

Снова начинается мучительный подъем. Трактора двойной тягой тянут каждый поезд, преодолевая крутой склон и глубокий снег. С трудом на первой скорости, поминутно застревая, вытягивают сначала первый поезд, а потом и второй к вехе десятого километра. Из Мирного пришел вездеход, приехал заместитель начальника экспедиции Вячеслав Дмитриевич Голубев. Привез нам в термосах обед, чтоб нам не тратить время на готовку. Трогаемся дальше, снег становится плотнее, но поземка резко ухудшает видимость. Вехи видны только за 100–200 м. Поэтому вперед уходит Долгушин и отыскивает каждую веху, а потом уже указывает дорогу поезду. К 10 часам вечера 3 апреля дошли только до двадцатого километра. За день прошли 16 км. Двигаться трудно, мешает рыхлый снег. Особенно трудно тянуть второй поезд с горючим. После детального осмотра Комаров находит дефект в санях. Изгиб полоза сделан слишком крутым, и сани загребают снег, оказывая огромное сопротивление движению. Поэтому принято решение перегрузить часть горючего на двое других саней, а эти бросить.

Утром аэрологи выпускают шар-зонд, Сенько проводит магнитные измерения, а Долгушин и Втюрин вырывают шурф глубиной 2 м, где проводят детальные наблюдения над структурой снежного покрова. Помня печальный опыт вчерашнего вечера, я отложил сейсмозондирование на утро. Мощность ледника увеличивается и достигает здесь 800 м, а высота всего 600 м над уровнем моря. И вот снова взревели моторы, и поезд тронулся дальше. Идем значительно быстрее, так как второй поезд больше не отстает. К вечеру достигаем 50 км. Здесь стоит последняя веха, поставленная во время похода на вездеходах. Дальше нога человека еще не ступала. Сегодня день прошел хорошо, проделали все-таки 30 км, а это немало.

Вечером пытаюсь произвести зондирование ледника, но неудачно. Сильный ветер сотрясает балки, толчки передаются в ледник, и приборы регистрируют такое количество сейсмических волн различного происхождения, что разобраться в них совершенно немыслимо. Делаю несколько взрывов и с трудом определяю: мощность льда равна 1000 м.

Утром 5 апреля снова тронулись в путь. Жизнь в поезде налаживается, каждый занят своим делом. На головном тракторе Михаил Семенович. Он связан по телефону с салон-вагоном, где сидит штурман похода Сенько. В жилом балке находится магнитный компас, по которому он направляет поезд.

— Пять градусов влево! — командует Павел Кононович, поезд послушно уходит влево градусов на 15.

— Два градуса вправо! — хитрит Сенько, и поезд поворачивает на 10° вправо.

— Так держать! — облегченно вздыхает он.

— Есть так держать! — отвечает Комаров и, заметив на небе какое-нибудь облачко, держит на него направление.

Но облачко не стоит на месте, сильный ветер несет его в сторону, и вот уже снова слышен в наушниках голос Павла Кононовича:

— Влево пять градусов!

И снова повторяется весь маневр. Но вот пройдены очередные пять километров. Остановка. Павел Кононович проходит к астрокуполу, по астрокомпасу берет засечку на солнце и, порывшись в таблицах, определяет истинное направление на юг. Учитывая поправку, наносит курс на карту и записывает в вахтенный журнал.

Гляциологи тем временем выскакивают «на улицу» и укрепляют полосатую красно-черную веху с флажком. Веха имеет высоту четыре метра, и на ней укреплено алюминиевое кольцо. На этом кольце выбито: «Моэкац № 27011» [4]. Дело в том, что в Антарктиде краска на дереве не держится. Ветер, несущий твердые кристаллы снега, полирует дерево до блеска и счищает краску. Поэтому был придуман следующий способ метить рейки.

Мы взяли кольца, предназначенные для кольцевания императорских пингвинов и окольцевали ими рейку. Пусть простит нам Бюро кольцевания и орнитологи за такое использование колец, но ведь они также послужили науке. Ведь если через несколько лет будет найдена такая рейка, то по ее номеру мы найдем ее паспорт и определим, как много накопилось здесь снега, а это для нас очень важные данные.