Через костры и пытки - [17]

Вожди реформации выступили под лозунгом восстановления «истинного христианства», якобы искаженного католицизмом. Они ратовали за обновление церкви, которая не должна претендовать на безраздельное господство над духовной жизнью людей. Она должна покончить с религиозной нетерпимостью, оставить претензии на роль посредницы между богом и людьми. Вечное спасение на небесах, провозглашали они, достигается не с помощью церкви, а только верой, непреклонной верой в бога.

Реформация породила много надежд у людей, связывавших с возникновением новых, протестантских церквей раскрепощение разума, духовную свободу. Но большинство из этих надежд оказались тщетными. Религиозная вера и называется верой потому, что требует беспрекословного следования догматам религии. Любые попытки разумного их осмысления решительно пресекаются. Немудрено, что и протестантские церкви, осудившие стремление католицизма к господству над разумом, тем не менее попытались поставить заслон на пути к вольнодумству, в котором видели угрозу христианской вере.

Вновь, как и прежде, должна была приниматься людьми освященная христианством картина мира, основанная на Библии. Вновь, как и прежде, подвергались осуждению выступления мыслителей, расходившиеся с религиозными представлениями. А каждое новое слово в науке воспринималось как попытка посягнуть на сложившиеся устои жизни, нарушавшая раз и навсегда заведенный порядок. Со всем этим и пришлось столкнуться Парацельсу.

3

— Так что же тебя заставило искать счастье именно в Кольмаре?

Парацельс и Лоренц Фрис сидели в гостиной дома доктора и потягивали густое эльзасское вино. После нелегкого и долгого пути приятно было, откинувшись на спинку кресла, вытянуть натруженные ноги и вести неторопливую беседу.

— Искать счастье, — ответил Парацельс, — я начал тогда, когда мне удалось вылечить неизлечимого больного. Ужасное невезение.

Он рассмеялся собственной шутке.

— Да, да, иногда это можно называть невезением. Я исцелил больного от тяжелого недуга и сразу же у меня появились десятки завистников. Я стал для них презренным негодяем, только и думавшим о том, как их унизить. Черная зависть, дорогой Фрис, это самая вредная вещь на свете из всех, которые придумал создатель. Люди могут простить все, но никогда не простят того, что кто-то оказался умнее их. А среди нашего брата лекарей особенно.

А начиналось все совсем иначе и, как казалось мне, вполне удачно…

Парацельс поднял тяжелую кружку с вином и отхлебнул глоток.

— Да, дорогой Фрис, начиналось все это иначе. Молодой доктор медицины Теофраст Парацельс однажды задумался: неужели за столетия, прошедшие со времени Гиппократа и Галена, ничего не изменилось? Неужели и десять веков спустя мы будем лечить по их канонам? Ведь и Гиппократ и Гален не были богами, почему же простые смертные должны считаться непогрешимыми?

Я мог бы занять солидную кафедру, спокойное место лекаря, устроить тихий семейный очаг, подобный тому, в котором я пользуюсь твоим гостеприимством, но сердце мое подтачивал червь любопытства и беспокойства. Я хотел увидеть сам, своими глазами, как лечат людей в разных странах, узнать о новых методах лечения, которые рождаются врачебной практикой, независимо от указаний властителей и церковных иерархов. Накинул плащ, прихватил дорожный мешок, взял свои инструменты и отправился в далекий и долгий путь.

Фрис слушал не перебивая, а Парацельс, увлекшись, продолжал:

— Я исходил много дорог. Слушал лекции медицинских светил в крупнейших университетах, в медицинских школах Парижа и Монпелье, побывал в Италии и Испании. Был в Лиссабоне, потом отправился в Англию, переменил курс на Литву, забрел в Польшу, Венгрию, Валахию, Хорватию. И повсюду прилежно и старательно выспрашивал и запоминал секреты искусства врачевания. Не только у докторов, нет, но и у цирюльников, банщиков, знахарок. Я пытался узнать, как они ухаживают за больными, какие применяют средства. О, народная мудрость бывает порой сильнее, чем благородная ученость. А искусство врачевания слагается по крупицам из всего того, что накопили разные народы за сотни лет практики.

Я и практиковал, Фрис, опробуя все то, что узнал во время своих поисков. Служил некоторое время лекарем в армии датского короля Христиана, участвовал в его походах, работал фельдшером в нидерландском войске. Армейская практика дает богатейший материал.

Парацельс прищурил глаза и посмотрел в упор на Фриса.

— Ну а теперь спроси меня, Фрис, не жалею ли я об этих годах, не зря ли я растратил их на скитания? Нет, не зря, добрый Лоренц, не зря. Я научился искусству врачевания, которым не владеет никто. Я готов доказать на деле, что в моих словах нет ни доли лжи. Я узнал секреты приготовления напитков для лечения ран, чего не знают ученнейшие лекари Парижа и Лондона. Я видел одного валаха, который давал выпить не более одного глотка напитка и излечивал любую рану. Я видел в Кроатии цыгана, который давал больным пить сок удивительной травы и поднимал их на ноги. В моем вещевом мешке лежат записи, которые хранят многие сотни рецептов, лекарств, неведомых самым именитым фармацевтам.