Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 - [20]

Рэчел сжалась, пытаясь сохранить равнодушное выражение на лице, а вокруг нее рассыпались плоды терновника.

– Вставай, – приказал Раннальдини. Наклонившись, как большой кот, он сделал вид, что хочет поднять ее с земли, и тогда она, бесясь от смущения, вскочила на ноги.

– Ты не умеешь читать? Это частное владение, ты, глупая сучка. Ты прокралась как вор.

Слова вылетали как винтовочные выстрелы.

– Это общественная тропа.

– Была, – огрызнулся Раннальдини. – А стена всегда была моей. Я и не знал, что ты воровка.

Он намеренно раздавил с полдюжины ягод, затем, развернув начищенный коричневый ботинок, продемонстрировал их розовую мякоть.

Рэчел вздрогнула:

– Ублюдок!

Глянув вниз, она ужаснулась тому, что мокрая трава сделала прозрачными ее муслиновую кофточку и дешевенькие белые с розовым рисунком брюки. Были видны формы грудей и торчащие соски, розовые бедра и темная надпись «Дай мне дорогу» над лобковыми волосами. Раннальдини, однако, не собирался давать дорогу.

– Нет, сегодня я не ублюдок. Я прощаю воров. Рэчел чувствовала, как бешено колотится сердце.

Но она даже не пошевельнулась, когда он, подойдя, потрогал ее за полную грудь через промокший муслин.

– Да ты, похоже, рекламируешь свой товар, – усмехнулся он. – Без лифчика лучше.

Он не мог определить, отчего мокро ее тонкое лицо – от слез или дождя. Рука его продолжала двигаться вниз:

– Да и без трусиков тоже.

– Я встала очень рано, чтобы упражняться, – забормотала Рэчел, – ну а потом торопилась. Я боялась опоздать за детьми.

– Зато потратила кучу времени, воруя мой терновник, – Раннальдини сжимал и разжимал пальцы.

Другой рукой он притянул ее к себе, для начала поцеловал в лоб, затем в обе невыщипанные брови и потом – в рот.

– Нет!

Она внезапно вспомнила, что не почистила зубы, и, ненавидя себя за то, что подумала об этом, крепко сжала губы.

– Нет? – Раннальдини немного отстранился. – А разве у тебя есть выбор?

Его рука скользнула под рукав, поглаживая по пути кожу, подергала за длинные шелковистые волосы подмышки, прежде чем повернула к груди.

Рэчел застонала, пытаясь отклонить голову в сторону, когда Раннальдини языком коснулся ее верхней губы.

– Маленькая зверюшка, мы займемся любовью как животные. Как козлы, например.

– Я ненавижу себя.

– Нет, нет, миссис Левицки, не надо ненавидеть себя за то, что так хотите меня.

Раннальдини получал удовольствие, называя женщин фамилиями мужей, которым он наставлял рога.

– Я больше не Левицки, я теперь снова Грант. Кто-то идет, – выдохнула Рэчел, услышав громкий баритон, распевающий за всех святых.

Раннальдини толкнул ее на землю, присел рядом, придерживая ее рукой, от которой слабо пахло лосьоном «Маэстро», и затыкал рот, пока священник не удалился.

Затем, когда она попыталась встать на ноги, протестуя, Раннальдини погрузил ей в рот язык, так что она забыла о нечищеных зубах и поцеловала его в ответ. Раннальдини хотел взять ее тут же, но побоялся, что священник вернется.

– Дети! Я должна их забрать! – воскликнула Рэчел, пытаясь освободиться.

Возвратившись в башню, Раннальдини позвонил Китти, чтобы узнать телефон школы. Затем набрал номер.

– Миссис Левицки застряла в автомобильной пробке и подъедет с опозданием минут на сорок пять, на час. Она попросила позвонить и очень-очень извиниться. Хотя на самом деле не извиняется, – добавил он, кладя трубку. – Снимай эти мокрые тряпки, – сказал он ласково, запуская руку ей в брюки, – а в эту, самую мокрую, я должен сейчас же войти.

– Да дай же я сама разденусь, ради всех святых, – зарычала Рэчел.

Но Раннальдини был в таком восторге оттого, что желаемое, которое он рассчитывал получить через недели, а то и месяцы, уже рядом, что лицо его приняло не свойственное ему выражение восхищения и нежности. Уж он-то обладал искусством определять глубину женского одиночества. И он знал, когда надо быть добрым.

– Тебе было так грустно и одиноко, – проникновенно проговорил он, обнимая ее и поглаживая ее волосы. – Ты заслужила хоть немного счастья. На этот раз все будет быстро, потому что твои дети... Но в следующий раз... это будет экстаз.

В длинном зеркале отразилась Рэчел, изящная и белая как снег под его раскрасневшейся грудью. Выглядели они удивительно экзотично. Будучи примерно на три дюйма ниже ее, он без труда, нависнув над серым шелковым шезлонгом, вводил в нее и выводил твердый, как железо, член, лаская ее с искусством Касальса, ведущего партию на виолончели.

Но в тот самый момент, когда Рэчел кончила, ее стоны удовольствия перешли во всхлипывания.

– Плачь, миленькая, – мурлыкал Раннальдини. – Тебе это нужно.

– Нет, нет, – зарыдала Рэчел. – Зеркало ошибается. Вместо тебя должен быть Борис.

38

В понедельник утром, после того как Гай и Ларри уехали на лондонский поезд, Мериголд и Джорджия созвонились по их давней привычке, чтобы обсудить своих мужей. Они называли это день стенаний. Поскольку засуха затянулась и на сентябрь, а экономический спад углублялся, то жалобы Мериголд на скупость Ларри и Джорджии на Рэчел .все возрастали.

– Он закрыл мой счет в «Харвей Ник», – негодующе объявила Мериголд в первый понедельник октября, – отказался от ложи в «Ковент Гарден» и больше не позволяет давать мясо Патч.