— Пастырь! — Хриплый шепот повис в тяжелом, влажном воздухе джунглей.
Зашелестели кусты, вызвав короткое негодование взлетевших на деревья птиц, и вновь наступила тишина, которую нарушил тихий и спокойный голос Пастыря.
— Где ты?
— Здесь. В воронке. Скорее, Пастырь. Я тяжело ранен.
Мгновение спустя голова и плечи Пастыря показались над краем маленького кратера. Он пристально посмотрел на скорчившегося на дне солдата-негра, коротко кивнул. Неуловимое движение локтей, и Пастырь сполз в воронку, уселся рядом с солдатом. Белая с красным крестом повязка на рукаве почернела от грязи. Он снял со спины рюкзак с медикаментами, поставил его рядом с собой.
— Куда тебя ранили, Вашингтон? — На солдата Пастырь не смотрел, развязывал рюкзак.
Солдат схватил его за руку.
— Я скоро умру, Пастырь, — голос дрожал от страха. — Ты выслушаешь мою исповедь?
— Ты обалдел, Джо? — Пастырь коротко глянул на солдата.
— Ты не католик, я не священник.
— И что? — прошептал Джо. — Ты же Пастырь, ведь так?
— Нет, — покачал головой Пастырь. — Я не священник.
— Но тебя же зовут Пастырь, — настаивал Джо. — Мы все знаем, что ты всегда носишь с собой Библию.
— Это ничего не значит.
— Но ты же кончи[1]. Ты не берешь в руки карабин или пистолет. Такое дозволяется только тем, кому запрещают воевать религиозные убеждения.
— Я верю в то, что убийство недопустимо, — ответил Пастырь, — и все. — Он уже раскрыл рюкзак. — А теперь скажи, куда тебя ранили.
— В спину. Сначала все ужасно болело, а теперь я чувствую, как тело отказывается мне служить. Потому-то я знаю, что скоро умру. Мне без разницы, какой ты там пастырь, ты должен выслушать мою исповедь. Я не хочу отправиться в ад со всеми своими грехами.
— С грехами подождем, — ответил Пастырь. — Сначала повернись, чтобы я мог посмотреть, куда тебя ранили.
Джо перекатился на живот, застонал.
— Господи, как больно. Извини, Пастырь. Вырвалось[2].
— Пустяки, — Пастырь смотрел на Джо. Брюки на заднице набухли от крови. Пастырь достал из рюкзака ножницы, начал резать плотную материю.
— Прости мне мои грехи, о Небесный Отец, — бормотал Джо. — Я пил, ругался и упоминал Твое имя всуе. Я совершил грех прелюбодеяния в Сайгоне с двумя сестрами, оттрахал их обеих в задницу и заставил их сосать мой…
— Можешь остановится, — внезапно прервал его Пастырь. — Ты не умрешь.
Джо повернул голову и уставился на него.
— Откуда ты знаешь? — Никто еще не умирал, получив пулю в толстую черную задницу. — Пастырь смочил кусок ваты в антисептике и протер раненую ягодицу.
Джо подпрыгнул.
— Жжет!
— Лежи тихо. Я хочу наложить повязку, чтобы остановить кровотечение.
— Могу я покурить? — спросил Джо.
— Конечно.
— В нагрудном кармане у меня пара «косяков». Достанешь один?
Пастырь молча расстегнул пуговицу на кармане Джо, откинул клапан, достал самокрутку с марихуаной и дал ее солдату. Тот тут же щелкнул маленькой зажигалкой. Глубоко затянулся, удовлетворенно вздохнул.
— Так-то лучше.
Несколько минут спустя Пастырь закончил с повязкой.
— Тебе придется лежать на животе. Я не хочу, чтобы в рану попала грязь. А не то подхватишь какую-нибудь инфекцию, их тут хоть пруд пруди. Я пошлю за тобой санитаров с носилками.
Джо оперся на локоть, посмотрел на него.
— Ты отличный парень, Пастырь. Хочешь затянуться? Классный товар.
Пастырь покачал головой.
— Нет, благодарю. — Он начал паковать рюкзак.
Джо уже совсем успокоился.
— Слушай, а какая у тебя религия?
Пастырь поднял голову.
— Моя мать принадлежит к греческой ортодоксальной церкви. Отец — методист. Но в городе, где я вырос, была только унитарианская церковь, куда мы и ходили. Так что догадайся сам, кто я.
— Все унитарианцы — кончи?
— Нет. Просто я верю, что убивать — грех. Христос сказал…
Джо рассмеялся.
— А меня воспитали баптистом. Я слышал все их речи. Ты ведь не собираешься читать мне проповедь?
Пастырь долго смотрел на него.
— Нет.
— Думаешь, они отправят меня домой? — спросил Джо.
— Скорее всего.
— Неплохо. «Пурпурное сердце»[3] и поездка домой за дырку в заднице, а?
— Неплохо, — согласился Пастырь, завязывая тесемки рюкзака.
— Думаю, по возвращении я присоединюсь к Черным мусульманам. Они нынче большие ниггеры. — Пастырь поднялся. — Осторожнее, Пастырь, пригибайся ниже, — предупредил Джо. — Эти вьетконговские мерзавцы видят в темноте.
Не успело последнее слово слететь с губ Вашингтона, как раздался выстрел. Пуля ударила в руку Пастыря, развернула его и бросила на дно воронки.
Пастырь полежал, затем тяжело сел, посмотрел на быстро темнеющий от крови рукав. Глянул на Джо.
— Мог бы предупредить заранее.
Здоровой рукой он вновь открыл рюкзак, достал ножницы. Быстро отрезал рукав. Кровь струилась из раны в предплечье: пуля пробила мышцу, не задев кости.
— Джо, ты должен помочь мне наложить жгут.
— Конечно, Пастырь. — Он подполз, и вдвоем они кое-как остановили кровотечение. — Мне очень жаль, Пастырь.
Пастырь выдавил из себя улыбку:
— На то была Божья воля, — а после короткой паузы добавил: — Я бы сейчас не отказался от «косячка».
Вашингтон тут же раскурил самокрутку и передал ее Пастырю.
Тот несколько раз глубоко затянулся.
— Рука сильно болит? — участливо спросил негр.
