Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 - [19]

Боб уклонился более дипломатично:

– По правде говоря, дорогая Рэчел, я никогда не пью отвары.

Не удивительно, что у него стройная, подтянутая фигура. Улучив момент, Боб тихонько выплеснул чай, приправленный козьим молоком, но зато порадовал ее, выставив на пыльную скамью бутылку «Санкерр». После второго стакана, видя, что дети увлечены плотиной, и перекрывая страшный грохот катера Козмо, она попыталась поговорить об ужасном поведении Раннальдини и Гермионы.

Но Боб не поддержал тему.

– Не в такой славный день. Да и, честно говоря, не хочу касаться этой темы.

– Но ведь ты же должен чувствовать себя униженным. Они такие отвратительные. Ты должен иметь какую-то отдушину. Ведь ты же не можешь окончательно задавить свое либидо.

Рэчел заплакала:

– Я так знаю, что не могу. У меня уже семь месяцев никого не было. Приходи на ужин, когда дети лягут спать.

Ее тонкие бледные пальцы скользнули по траве и вцепились в руку Боба.

– Папочка-а, – завопил Козмо. – Катер застрял.

– Ну так что, Бога ради, вытащите его, – в ответ закричала Рэчел.

Но пальцы Боба, так и не ответившие на пожатие, выскользнули, будто отказывая в помощи.

Бредя вдоль реки в сторону дома и стараясь не смотреть в ее глаза, Боб сказал:

– Рэчел, дорогая, ты так мила, но мне надо ехать в Лондон.

Затем, мягко улыбнувшись, чтобы смягчить унизительность отказа, он добавил:

– Почему бы нам здесь не взять пробу воды для проверки кислотности дождей?

Но даже это не согнало краску стыда с лица Рэчел.

И Раннальдини, который был так отвратительно настойчив во время теннисного турнира, равнодушно воспринял ее отказ.

«Толпы мужчин обычно бегали за мной», – в отчаянии думала Рэчел, опуская свои ослабевшие и заболевшие пальцы на клавиши и начиная играть тему рока, неясно печального.

– Дам, да-ди-да, да-ди-да, да, – пела Рэчел. «Никто уже больше не выберет меня, кроме женатых ловеласов, которым надоели их жены».

Ах, если бы только могла она передать свое горе игрой, но этому препятствовала колоссальная сложность пьесы, взрыв нот, который должен быть совершенен.

Борис предупредил ее о порочной привычке Раннальдини все критиковать. Ужасный человек. Рэчел представила его лицо, бессердечные, холодные черные глаза блестят похотью и чувственностью. Несмотря на изнуряющую жару, Рэчел поежилась.

Пробившие три раза церковные часы вернули ее на землю. В четыре надо забрать детей. Несколько дней назад Лизандер дал ей литр джина, который она никогда не пробовала, поскольку вообще не любила алкоголь. Но ей захотелось настоять джин на терновнике. По пути на теннисный турнир в «Валгаллу» она заметила заросли терновника, богато увешанные еще зелеными ягодами, вдоль тропинки, которую Раннальдини закрыл для публики. Сейчас они, должно быть, созрели. Раннальдини в отъезде. Если она поторопится, то может заскочить туда по дороге в школу.

Она никак не могла сосредоточиться. Только когда она вышла на улицу, то поняла, что идет дождь, короткий свирепый ливень, смявший пожухлую траву и падающий на закаменевшую почву, как плевок на раскаленный утюг. Она бежала запретной тропинкой, и леса Раннальдини лежали впереди, колышущиеся и кипящие, как джунгли, кишащие насекомыми, мрачные, серо-зеленые под ярко-раскаленным солнцем, уже сушившим верхушки деревьев.

– Дам, да-ди-да, да-ди-да, да, – пела Рэчел, остановившись передохнуть в зарослях сухой крапивы, такой высокой, что скрывала табличку «ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ – НЕ ЗАХОДИТЬ». Ветки ежевики царапали ее обнаженные лодыжки и руки, как назойливые кредиторы. Она слышала грохот удаляющегося грома. Голова болела от бесконечного вглядывания в маленькие черные ноты.

Веселые путники украсили табличку с надписью «Тропинки нет, проход наказуем» зелеными листьями и желтыми цветами. «Природе не запретишь», – подумала Рэчел. После того как она прошла через заросли травы высотой по пояс, ее туфли наполнились водой. Этим утром в школу ее детей отвела Гретель, а она сразу же села за пианино, даже не тратя времени на умывание. Так что такой душ ей вовсе не помешает.

К ее радости, ветви терновника были усеяны плодами, блестящими и темными, как глаза Раннальдини, но мягче из-за бледно-голубого отлива. Держа хозяйственную сумку так, чтобы в нее падала добыча, она методично очищала ветку за веткой, чувствуя, как шипы терновника раздирают ей пальцы. Она посмотрела на часы – через десять минут пора идти. Ау нее ещетолько полсумки. В рецепте значился белый сахар, но она купила в «Яблоне» нерафинированный желтый. Она потянулась к высокой ветке и услыхала голоса.

– Ой, – вдруг вскрикнула она, уколовшись впившейся в руку колючкой.

– Что тут такое? – раздался резкий голос Раннальдини.

Рэчел упала на землю, пряча лицо в промокшую траву, с колотящимся сердцем, молясь, чтобы он ушел. Рядом с ней упала коричневая, большая, как крыса, гильза. Как ужасно, если Раннальдини поймает ее. Но вместо этого зловещий Клив перепрыгнул через невысокую стену за рощицей терновника и направил на нее ружье.

– Не стреляйте, – закричала Рэчел. Не спеша подошел Раннальдини.

– Оставь ее, – мягко сказал он Кливу. – Я возьму ее голыми руками. А вообще-то я мог бы и догадаться.