Чел. Роман - [119]

Шрифт
Интервал

– Нет.

– А кому еще искать? Он пока лес проверяет. Плохо – снег идет. Следов нет почти.

– Собаку бы…

– А твоя с вольера?

– Она – для охраны. Не ищейка.

– Не пойдет по следу…

– Тогда сам иди. И ты тоже.

– А…

– Здесь кто?

– Что «а»? Что «здесь кто»? Я – здесь. Зарина, кофе сделай. Двойной. Всё! Не стоим! Разошлись!

Отец еще раз, на всякий случай прикрывая рот ладонью, рассматривает язык и послание.

«Его почерк. Очень ровный. Почти каллиграфический. Как у китайца. Так учили… И как просто он решил вопрос с отсутствием ножей. Всё заранее продумано и делалось очень даже в здравом уме. Если такое, конечно, можно сделать в здравом уме… Так… По идее ничего трогать нельзя. Не место преступления, конечно, но и не загородный пикник. В какой срок в таких случаях заявляют? И заявляют ли вообще? То есть с какого момента я обязан это сделать? Вряд ли раньше суток. Пропавший – не младенец все-таки. Да и куда он уйдет в таком-то состоянии? Заявишь – такой хай поднимется… Лишь бы не простудился. Прослушивание у Рикардо уже скоро… Пять? Нет, семь дней… Обещал до Нового года… Нет, все-таки надо вызывать. Черт с ним с хаем, здоровье важнее…» —

прикидывает отец в уме и набирает номер полиции. Стекло хрустит под ногами. Он переступает и сдвигает крошево в сторону. Присматривается к крупным осколкам.

«Который их них?» – спрашивает отец себя. Гудки пошли – и вдруг понимает, что прослушивания не будет до Нового года. Его вообще никогда не будет. Отец, не глядя, сбрасывает вызов и осматривается.

«Ни одной. Куда они все подевались? Не с ним же улетели…»

Нет ответа. В висках стучит звучащая в холле «Di si felice innesto»


«Парки» прибывают к яме лишь к половине восьмого. О неладном извещает распахнутая дверь в дом. Первым делом – проверка сейфа. Результат неутешителен. На фоне этого пропажа вещей и продуктов остается вплоть до спуска в яму без внимания. Внизу – шок…

Мама относительно быстро восстанавливает цепочку событий. Это несложно. Трудно другое – контролировать истерику отца. После созерцания жгута и лежащих в ряд шести пальцев – он теряет мужское обличье. Вколов отцу остатки успокоительного, мама верно определяет траекторию движения Чарли. Она оставляет в яме засыпающего на руках мужа и едет к ж/д станции. Если Чарли успеет сесть на поезд – пиши пропало.

«Она одна?» – всю дорогу мучает мать вопрос. Ответ – гипотеза, но почти что достоверная:

«Вряд ли. Нельзя на такое решиться одной. Кто-то должен быть рядом… Кто-то должен быть… Он? Как они нашлись? Как?»

Мама мучительно не понимает, где они с мужем ошиблись с их гениальным ребенком. В какой момент и что они сделали не так. Но вместо ответа возникает другой вопрос:»

Кто Чарли теперь? Кто?» «Да никто… Впрочем, как и весь предыдущий месяц… Никто…» – отвечает мама, не доезжая до переезда сотню метров. Трасса по-субботнему пуста. Никто не мешает развернуться и вернуться к яме. На обратном пути она решает:

«Пальцы для полиции лишнее… Надо убраться… В остальном… Позвоним… Пусть ищут… Бог даст – не найдут… Бог даст…»

XIX


Холл реанимационного отделения очищен от больных. На каждом из выходов опалевские посты. На месте почти весь оперативный штаб. Стоят кругом в центре комнаты. Нет только мэра и секретаря. Белая в позе мыслителя на диване у главного входа. История болезни на коленях.

Шеф присоединяется к группе первых лиц. Отец Линер без лишних слов, еще на выходе из отделения, отстает от него и располагается в ближайшем к окну кресле. Линер присаживается рядом с Белой. Начинает без предисловий:

– Я изымаю историю болезни.

– Это понятно.

– И еще мне нужно взять с вас подписку о неразглашении.

– Даже так?

– Это не мое решение.

– Сроки?

– Вечно.

– Такое возможно?

– После сегодняшнего дня вы еще способны задавать такой вопрос?

– Я исхожу из того, что для вас, вашего ведомства существуют правила… Закон, наконец…

– Хранить документы можно вечно. Есть такая формулировка. Значит, возможно и вечное молчание.

– Это, извините, я и без вас знаю… Каждый день наблюдаю… Сегодня вот только другой случай…

Белая вздыхает, снимает с кармашка халата ручку и щелкает стержнем.

– Что и где писать?

– В истории есть свободная страница?

– Сколько угодно.

– Пишите там. Вырвать лист не составит проблем?

– Нет. Очень даже ровно выйдет… Так что писать?

– Я такая-то, лучше с паспортными… Помните их?

– Да.

– Замечательно… Обязуюсь вечно…

Белая останавливает ручку и скептически взирает на Линер. Та кивает.

– Ладно, поняла… Тогда… бессрочно не разглашать сведения в связи с историей болезни под номером таким-то… О последствиях нарушения данного мной обязательства проинформирована… Подпись, расшифровка, число.

– Что за последствия? – интересуется Белая, передавая историю Линер.

– Точно не скажу. Я не суд. Тут сложно оценить ущерб. Он в каждом случае с гостайной весьма конкретен. Решение принимается по обстоятельствам. Но в любом случае – это тяжкое преступление. То есть от пяти и выше. Может и на особо тяжкое потянуть. То есть по этим статьям – от двенадцати…

– Ну двенадцать – совсем не вечность.

– В масштабах человеческой жизни – достаточно.

– Я могу… не знаю, как это сказать… попрощаться, что ли?


Еще от автора Виктор Попов
Дарни и небесное королевство

Жизнь маленького городка идет своим чередом. Горожане даже не подозревают, что в ней могут произойти необычные события, но окружающие горы хранят в себе древние темные пророчества. И однажды те начинают сбываться. Надвинувшаяся колдовская мгла готова поглотить как город, так и все небесное королевство. Его повелительница утратила свои магические силы и теперь не может никого защитить. Казалось бы, все кончено. Неужели мир падет? Неужели из этого нет выхода? Лишь Неисчерпаемый ковш знает имя того, кто придет на помощь.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.