Чел. Роман - [119]

– Нет.

– А кому еще искать? Он пока лес проверяет. Плохо – снег идет. Следов нет почти.

– Собаку бы…

– А твоя с вольера?

– Она – для охраны. Не ищейка.

– Не пойдет по следу…

– Тогда сам иди. И ты тоже.

– А…

– Здесь кто?

– Что «а»? Что «здесь кто»? Я – здесь. Зарина, кофе сделай. Двойной. Всё! Не стоим! Разошлись!

Отец еще раз, на всякий случай прикрывая рот ладонью, рассматривает язык и послание.

«Его почерк. Очень ровный. Почти каллиграфический. Как у китайца. Так учили… И как просто он решил вопрос с отсутствием ножей. Всё заранее продумано и делалось очень даже в здравом уме. Если такое, конечно, можно сделать в здравом уме… Так… По идее ничего трогать нельзя. Не место преступления, конечно, но и не загородный пикник. В какой срок в таких случаях заявляют? И заявляют ли вообще? То есть с какого момента я обязан это сделать? Вряд ли раньше суток. Пропавший – не младенец все-таки. Да и куда он уйдет в таком-то состоянии? Заявишь – такой хай поднимется… Лишь бы не простудился. Прослушивание у Рикардо уже скоро… Пять? Нет, семь дней… Обещал до Нового года… Нет, все-таки надо вызывать. Черт с ним с хаем, здоровье важнее…» —

прикидывает отец в уме и набирает номер полиции. Стекло хрустит под ногами. Он переступает и сдвигает крошево в сторону. Присматривается к крупным осколкам.

«Который их них?» – спрашивает отец себя. Гудки пошли – и вдруг понимает, что прослушивания не будет до Нового года. Его вообще никогда не будет. Отец, не глядя, сбрасывает вызов и осматривается.

«Ни одной. Куда они все подевались? Не с ним же улетели…»

Нет ответа. В висках стучит звучащая в холле «Di si felice innesto»

«Парки» прибывают к яме лишь к половине восьмого. О неладном извещает распахнутая дверь в дом. Первым делом – проверка сейфа. Результат неутешителен. На фоне этого пропажа вещей и продуктов остается вплоть до спуска в яму без внимания. Внизу – шок…

Мама относительно быстро восстанавливает цепочку событий. Это несложно. Трудно другое – контролировать истерику отца. После созерцания жгута и лежащих в ряд шести пальцев – он теряет мужское обличье. Вколов отцу остатки успокоительного, мама верно определяет траекторию движения Чарли. Она оставляет в яме засыпающего на руках мужа и едет к ж/д станции. Если Чарли успеет сесть на поезд – пиши пропало.

«Она одна?» – всю дорогу мучает мать вопрос. Ответ – гипотеза, но почти что достоверная:

«Вряд ли. Нельзя на такое решиться одной. Кто-то должен быть рядом… Кто-то должен быть… Он? Как они нашлись? Как?»

Мама мучительно не понимает, где они с мужем ошиблись с их гениальным ребенком. В какой момент и что они сделали не так. Но вместо ответа возникает другой вопрос:»

Кто Чарли теперь? Кто?» «Да никто… Впрочем, как и весь предыдущий месяц… Никто…» – отвечает мама, не доезжая до переезда сотню метров. Трасса по-субботнему пуста. Никто не мешает развернуться и вернуться к яме. На обратном пути она решает:

«Пальцы для полиции лишнее… Надо убраться… В остальном… Позвоним… Пусть ищут… Бог даст – не найдут… Бог даст…»

XIX

Холл реанимационного отделения очищен от больных. На каждом из выходов опалевские посты. На месте почти весь оперативный штаб. Стоят кругом в центре комнаты. Нет только мэра и секретаря. Белая в позе мыслителя на диване у главного входа. История болезни на коленях.

Шеф присоединяется к группе первых лиц. Отец Линер без лишних слов, еще на выходе из отделения, отстает от него и располагается в ближайшем к окну кресле. Линер присаживается рядом с Белой. Начинает без предисловий:

– Я изымаю историю болезни.

– Это понятно.

– И еще мне нужно взять с вас подписку о неразглашении.

– Даже так?

– Это не мое решение.

– Сроки?

– Вечно.

– Такое возможно?

– После сегодняшнего дня вы еще способны задавать такой вопрос?

– Я исхожу из того, что для вас, вашего ведомства существуют правила… Закон, наконец…

– Хранить документы можно вечно. Есть такая формулировка. Значит, возможно и вечное молчание.

– Это, извините, я и без вас знаю… Каждый день наблюдаю… Сегодня вот только другой случай…

Белая вздыхает, снимает с кармашка халата ручку и щелкает стержнем.

– Что и где писать?

– В истории есть свободная страница?

– Сколько угодно.

– Пишите там. Вырвать лист не составит проблем?

– Нет. Очень даже ровно выйдет… Так что писать?

– Я такая-то, лучше с паспортными… Помните их?

– Да.

– Замечательно… Обязуюсь вечно…

Белая останавливает ручку и скептически взирает на Линер. Та кивает.

– Ладно, поняла… Тогда… бессрочно не разглашать сведения в связи с историей болезни под номером таким-то… О последствиях нарушения данного мной обязательства проинформирована… Подпись, расшифровка, число.

– Что за последствия? – интересуется Белая, передавая историю Линер.

– Точно не скажу. Я не суд. Тут сложно оценить ущерб. Он в каждом случае с гостайной весьма конкретен. Решение принимается по обстоятельствам. Но в любом случае – это тяжкое преступление. То есть от пяти и выше. Может и на особо тяжкое потянуть. То есть по этим статьям – от двенадцати…

– Ну двенадцать – совсем не вечность.

– В масштабах человеческой жизни – достаточно.

– Я могу… не знаю, как это сказать… попрощаться, что ли?