Чел. Роман - [118]
Теперь нужно спешить. Здесь делать больше нечего. Все сказано. А «парки» могут появиться в любой момент. Чарли нужен запас времени. Чарли подхватывает пакет и бросается к двери. Уже ступив одной ногой за порог, вспоминает о жгуте во рту. Изъять его – проблема. После второй кисти зубы погрузились в него по самые десна.
«Ничоси, чмоки…» – думает Чарли, отставляет пакет и оставшимися пальцами выдирает жгут из рта. Отбрасывает его на стол, где он вытягивается змейкой вдоль группы из отчужденных шести пальцев и неровным краем касается финального мизинца…
Чарли, как и Чел, заранее обдумала маршрут. До станции идти нужно рекой и лесом. Крюк. Километра полтора. Но именно поэтому в том направлении и не будут искать. Снежок в помощь. Заметет следы за десять минут. Руки пока нужно убрать в карманы. Совсем высохнут не скоро. Могут замерзнуть на холоде. Но главное – не накапать дорожку по пути. Демаскирует хуже следов. Еще шатает. Уже на первой полусотне. Она предвидит этот факт. Кровопотеря не критическая. Но чтобы ее восстановить, придется есть на ходу. Хурма очень в тему. Быстрый углевод. И запивать не надо. Не то чтобы нужно экономить воду. В конце концов вокруг полно снега. Здесь за городом он вполне съедобен. Но любое движение, открыть бутылку, например, теперь проблема. Оно требует остановки. А их должно быть в первые часы как можно меньше.
По мере удаления от дома боль усиливается. Шок первых минут прошел. Пришла обычная боль. Не так далек от пределов ее обычного болевого порога. Чарли даже кажется, что пальцы на месте, просто трасса была сложнее обычного. Какое-то время ей хочется даже развернуть повязку и посмотреть, как они там. Она с трудом сдерживается. Жалеет, что не взяла вторую часть жгута. Он бы помог беречь необходимую ей тишину. Она не слышит своего полурыдающего мычания. Ее беспокоит, что оно слишком громкое. А в лесу, ей говорили, любой, даже самый тихий звук, разносится далеко. «Парки» не услышат. Но есть и другие люди. И они все, кроме одного, не на ее стороне.
Чарли часто оборачивается в поисках преследователей, умом понимая, что позади нее никого не может быть, но это беспокойство отвлекает от рук, которые, похоже, только сейчас осознали, что она с ними сделала. Метров за пятнадцать до обрыва Чарли мерещится кто-то в красном меж деревьев. Нет времени разбираться, так ли это или просто кровь заливает ей глаза. Чарли переходит на бег и не замечает обрыва, срывается и катится кубарем вниз…
Чел трижды пытается забраться на обрыв в точке, ближайшей к указанным Чарли координатам. Тщетно. Угол наклона за 70. Глубокий снег как-то помогает, но только на первых метрах.
«Четвертая попытка – крайняя. Потом в обход», – решает Чел и с минуту отдыхает. Восстановив дыхание, он успевает, опираясь на четыре точки и не глядя вверх, сделать пару шагов, прежде чем слышит сверху непонятный шум. Он поднимает глаза и видит катящуюся на него желтую куртку. В памяти всплывает парка отца Чарли – она рассказывала летом о его причуде. Чел замирает в ужасе.
– Опоздал… – мычит Чел замерзшими губами, не понимая, что ему делать: отойти в сторону или ждать столкновения. Решение компромиссное – он сползает назад, но от заданной траектории не отходит. У подножия он выпрямляется и спустя секунду желто-белый шар сбивает его с ног. Вскочив, Чел бежит в сторону переезда. Через десяток метров он оборачивается и видит убегающую от него в противоположную сторону «парку». Ему хватает мгновения, чтобы понять, кто в куртке. Чел бросается следом. Сплюнув на ходу кровавый комок ваты, он пытается кричать, забыв, что Чарли его не услышит, что он мычит едва слышно; забыв, что ей вообще нет дела до его голоса, если он не касается ее какой-то частью тела или вокруг нет стен, которые могли бы отразить звук и передать его Чарли; забыв, что так было весной и летом, а теперь всё проще… Теперь он или догонит ее или…
На гладком льду переката Чарли спотыкается о кромку замерзшей, вчерашней проруби. Уже поднимаясь, оглядывается. Видит Чела. Пошатываясь, делает пару шагов в его сторону и останавливается без сил. В ожидании объятий выпускает из рукавов мокрые, черно-красные культи…
Поиски сбежавших начинаются примерно в одно и то же время. В доме Чела с прибытием отца. Он застает бабушку танцующей. «Di si felice innesto» улавливается слухом еще у ворот. Пока нет времени разбираться, что означает этот танец: вечную бабушкину весну или финальный аккорд ее сознания. Есть вещи поважнее старческих причуд…
От ножей-осколков, языка и залитого кровью послания отца мутит. Он едва сдерживается, выслушивая отчет охранника и управляющего. Их рассказ ни о чем. Услышали, пришли, увидели, не нашли, ищем… Единственный разумный шаг – не стали сообщать о произошедшем в полицию до приезда отца.
– Дело семейное.
– Решили так.
– Правильно решили! – соглашается отец и уточняет:
– Кто ищет?
– Амир.
– Он с его смартфоном ушел.
– Куда?
– Не через центральный пост – точно.
– Да, мы связывались.
– И?
– Остаются река и лес…
– Поле еще…
– Да, ты чего? Там ограда…
– Амир, он у вас что, един в трех лицах – ищет сразу в трех направлениях?
Жизнь маленького городка идет своим чередом. Горожане даже не подозревают, что в ней могут произойти необычные события, но окружающие горы хранят в себе древние темные пророчества. И однажды те начинают сбываться. Надвинувшаяся колдовская мгла готова поглотить как город, так и все небесное королевство. Его повелительница утратила свои магические силы и теперь не может никого защитить. Казалось бы, все кончено. Неужели мир падет? Неужели из этого нет выхода? Лишь Неисчерпаемый ковш знает имя того, кто придет на помощь.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.