Чел. Роман - [116]
Чел прячет правую кисть в рукав свитера. Часть осколка, которая будет рукояткой, не безопасна. Портить руки не в его планах. Лишняя проблема. Достаточно одного источника крови.
– Еще минута.
Но от входной двери по ногам еще не повеяло холодком. Значит, он всё правильно рассчитал и можно остаться в исходном анданте. Не спешить. Проделать всё наверняка, без малейшей возможности на возвращение. Культей, замотанной в свитер, Чел приподнимает с пола осколок. Тот, что лежит правее. Он самый удачный – почти одинаковой длины лезвие с двух сторон. Чел плотно захватывает его и высовывает язык. Максимально далеко. Получается не так, как у Чарли. Чел привык, что его язык лежит пластом на нижнем небе и просто не мешает петь. Странно, что при этом без него, без того, что не поет, – петь нельзя. Да что петь – нельзя и слова сказать. В этом-то всё и дело. Но вряд ли язык удержится вытянутым долго. Рефлексы – великое дело. Чел берется пальцами за кончик языка и еще, как ему кажется, на добрые полсантиметра вытягивает его изо рта. Холодок пробегает по ногам. Входная дверь распахнута. Идет не один человек. По крайней мере двое. Слышны и бабушкины шаги – она недолго спала. Шаги как стук сердца. И не звука больше…
«Какая тишина…» – дивится Чел и подсекает осколком язык под уздечку, в месте, где он крепится мягкой связкой с нижней челюстью и тут же врезает стеклянный нож острием в самую его середину. Проткнув язык насквозь, Чел протяжным, осторожным движением, боясь поранить щеку, рассекает язык направо. Это получается легко. Сложнее подхватить вторую половину. Пальцы соскальзывают от хлынувшей крови. Приходится надрезать и дергать. Надрезать и дергать. Надрезать и дергать. Три раза. Пока язык не остается в пальцах. Чел отбрасывает осколок и забивает рот ватой. Почти сразу сплевывает – она превращается во рту в кровавую кашу – и наполняет рот ватой снова. Между второй и третьей партией ваты он оставляет язык на записке. Осторожно распластывает его по всей ширине, сдвинув к нижнему краю. Мокрое пятно, ширясь, ни в коей мере не затронет запись – он аккуратно располагает лист под небольшим уклоном.
Чел вытирает руки, сплевывает вату, полощет рот бренди и заматывает третью порцию ваты в бинты. Что-то вроде повязки. Она пробудет во рту относительно долго. Чел встает и рассовывает оставшиеся бинты и вату по карманам плаща. Подхватывает за горлышко бутылку и идет на веранду. Прикрыв дверь, он только теперь обращает внимание, что бабочки все это время игнорировали лампу и вились вокруг него. Одна из них – та самая белянка задерживается – на рукаве, чтобы, вспорхнув, пропасть в предрассветной тьме. Вслед за этим приходит боль. Почти не ощущаемая до этого момента, она вдруг настигает Чела одним ударом и валит с ног. Чел кричит забитым кровавой ватой ртом, но слышит лишь мычание. Пошатываясь, он встает и, продолжая кричать, огибает дом по кругу. Спускается на дорожку и боковой аллеей, зигзагами бежит к флигелю.
Флигель не спит. Дверь распахнута. Чел пережидает у поленницы шашлычных дров и не напрасно. Сын управляющего, на ходу натягивая ботинки, выскакивает на крыльцо и бежит к дому, в окнах которого одно за другим зажигается свет. Чел проскальзывает в дверь и поднимается на мансарду, слыша доносящийся снизу голос хозяйки:
– Амир, ты чего вернулся? Что там случилось? А?
Чел закрывает комнату изнутри и с надеждой оглядывает нехитрую обстановку. Диван с неубранной постелью, открытый шкаф, стул. На нем главное – смартфон. На зарядке. Чел хватает его и успевает отметить: «70 процентов. Достаточно…»
Он кладет его в карман и открывает окно. Как и ожидалось, под забор намело. Прыгать безопасно. И хорошо, что и сейчас идет мелкий снег. Хоть как-то, но скроет следы. Но повязку надо сменить. Он успевает накапать в комнате. Чел сплевывает мокрый комок в окно и полощет рот бренди. Готовит новую повязку, плеснув на нее остатки из бутылки, и заполняет пахучей ватой рот. Крик вновь, как и на веранде, охватывает его с головы до пят. Он опирается руками о стену – голова идет кругом.
«Это уже потеря крови…» – осознает он и с трудом берет себя в руки. Есть остатки шоколада и привезенные из города булочки, но это пока неприкосновенный запас. Чел и не думал, что они могут потребоваться так рано. Но сейчас невозможно есть. И надо бежать. Как можно дальше бежать…
Он приземляется удачно. Мягко войдя в сугроб почти по пояс. Снег убирали под забор с дороги. С валенками маленькая проблема – набились снегом. Приходится снять и вытряхнуть. Промокшие ноги – не лучшее дополнение к тому, что творится во рту. Чел скатывается к реке, по оборудованному для детей санному спуску и, уже оказавшись на льду, достает амировский смартфон.
Несмотря на придурковатый вид и, по меркам Чела, копеечный гаджет, парень оказывается в тренде. Вся подборка мессенджеров и приложений на месте. Чел без проблем входит в аккаунт и, обнаружив сообщение от Чарли, жадно читает его несколько раз подряд, на бегу, лихорадочно отсматривает карту, переходя с крупного масштаба на мелкий и обратно. Не добежав сотни метров до переката, останавливается. Оглядывается в сторону покинутого дома. Пробегает взглядом по улице вдоль реки. Утыкается в сосновой бор на другом берегу. Еще раз контрольно меняет масштаб и убеждается в очевидном. Чарли на другом берегу. В каком-то километре от него. И она была там всю осень. И ждет его сейчас. Еще полчаса ждет.
Жизнь маленького городка идет своим чередом. Горожане даже не подозревают, что в ней могут произойти необычные события, но окружающие горы хранят в себе древние темные пророчества. И однажды те начинают сбываться. Надвинувшаяся колдовская мгла готова поглотить как город, так и все небесное королевство. Его повелительница утратила свои магические силы и теперь не может никого защитить. Казалось бы, все кончено. Неужели мир падет? Неужели из этого нет выхода? Лишь Неисчерпаемый ковш знает имя того, кто придет на помощь.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.