Чародей - [98]

Так мисс Фотергилл нашла объект энтузиазма, хобби, занятие. Им стал доктор Джонатан Халла. Дамы смеялись до упаду и время от времени спрашивали, когда же мисс Фотергилл назовет дату счастливого дня и будет ли свадебная церемония включать в себя мессу у Святого Айдана.

Какими грубыми бывают насмешки женщин! Дамы не могли не понимать, что я не намерен обсуждать своих пациентов и тем более о них шутить. Я мог бы доить мисс Фотергилл (если это слово применимо к женщине, чьи груди подобны двум пустым кошелькам) до конца ее жизни, льстя ей, выслушивая ее блеяние и взимая с нее огромные деньги. Правильно разыграв карты, я мог бы даже надеяться на симпатичное наследство после ее смерти. (Я мог бы даже отравить ее – постепенно и незаметно – и сорвать куш всего через два или три года.) Что меня удержало – то, что я и так не нуждаюсь, или этические соображения? Как бы там ни было, мне удалось сократить посещения мисс Фотергилл до одного раза в три месяца, и я наблюдал ее постепенное превращение в страдающую, но бодрую и вздорную артритичку.

Один из неприятных моментов врачебной профессии – не всегда есть возможность выбирать пациентов; и чрезвычайно трудно избавиться от пациента, который тебе не нравится. Мне не нравилась мисс Фотергилл, хоть я и жалел ее. Мне навязал ее Сондерс Грэм, которого она считала чрезвычайно невнимательным врачом и не джентльменом. Но мне было уже не к кому ее послать. Я был судом последней инстанции. Но самое удивительное заключалось в том, что я, похоже, на самом деле сильно помог ей – помог закрепиться именно в том состоянии здоровья, к которому она стремилась, и обеспечил в ее жизни присутствие мужчины, который не представлял угрозы в сексуальном плане; она могла не бояться, что ее заставят дегустировать мою зубную щетку.

10

Дом пастора

Кокрофт-стрит

Торонто, Онтарио, Канада

Милейшая Барб!

В своем последнем письме ты говоришь, что я все время упоминаю некие «воскресенья», но ни разу не объяснила, что они такое. Извини. Я паршивый корреспондент. Никакой системы.

Наши «воскресенья» стали целым культурным институтом в Торонто, хотя мы для этого ничего такого особенного не делали. Хью Макуэри называет это салоном, но такое слово чересчур пышно, и при звуке его представляется, что Дражайшая возлежит на диване в позе мадам Рекамье, утомленно улыбаясь в ответ на комплименты, в то время как я веду ошеломительно интеллектуальную беседу в другом конце комнаты. Ничего подобного у нас не происходит. Мы обе трудимся как чушки, всю пятницу и субботу, готовя угощения – надо сказать, довольно обильные: сконы с вареньем и взбитыми сливками пользуются популярностью, а сэндвичи с огурцом исчезают целыми лотками. Потому что у наших гостей аппетит как у беженцев, поскольку это в основном музыканты и многие из них иностранцы. Правда, иностранцы едят удивительно много?

Но я еще не сказала, кто эти люди. Они – артисты или как-то связаны с искусством, а всяческие импресарио и антрепренеры едят больше всех! Мы, кажется, специализируемся на музыкантах, поскольку они наиболее общительны из всего здешнего артистического сообщества. А оно тут есть. Просто удивительно, какое количество разнообразных людей искусства обитает в этом городе, который, кажется, совершенно ими не интересуется. Здесь есть даже клуб для них, но он далеко не так популярен, как наш салон. Вероятно, дело в угощении.

Но отчего музыканты? Так получилось, но, я полагаю, этому есть какое-то глубинное объяснение. Художники – очень особенные люди и постоянно изнемогают: они вынуждены тащить вкусы жителей Торонто из XIX века в ХХ, а это чудовищно тяжело. Скульпторов здесь почти нет: нет спроса на скульптуру, за исключением идолов мертвых политиков, а они очень дорогие (конечно, бронза), и эти заказы обычно уходят в Монреаль определенному скульптору, который специализируется на них и наловчился работать с фотографий. Писатели… мы пытались приглашать писателей, но ничего не вышло: они ужасно сварливы и ожидают выпивки, а этого мы не можем себе позволить. Во всяком случае, в таких количествах, в каких они ее хлещут. Поэтому у нас в основном музыканты.

Только не оперные – эти есть, но их мало. Дражайшую тошнит от оперы, хотя я оперу очень люблю. Но Дражайшую, бедняжку, нынче, кажется, тошнит от всего.

Кое-кто из театра, хотя таких немного. Театр здесь до сих пор в основном импортный, а запросы большинства публики удовлетворяет кино. Если не считать «Гильдии актеров», по-настоящему хорошей полупрофессиональной труппы; Дарси Дуайер уговаривает нас заняться дизайном декораций для «Гильдии» – разумеется, бесплатно. К нам приходят люди из «Гильдии» и несколько одиноких чудиков вроде той женщины, которая пытается учить театральному искусству детей – но как она это делает! Она в юности училась у Бена Грита, так что ты догадываешься о ее стиле. Это определенно не Джеральд Дюморье и не Ноэл Кауард. Часто приходят Дульче и Декорум – тандем из мужа и жены: она отличный комик, а он – жалкое существо, вышедший в тираж герой-любовник. И еще бедный старик Уоткин Тинни, сильно побитый молью, – он утверждает, что был секретарем у Бирбома Три. Вероятно, по свету бродит целый полк бывших секретарей Бирбома Три.