Церковь и политический идеал - [273]

Взаимосвязь религиозных догматов, идеологии и политики государства продолжается веками, а порой и тысячелетиями. Преемство поколений создавало свою традицию, свой духовный культ, и, как следствие, различные национальные культуры. И, надо сказать, до сих пор нации дорожат своим лицом, своей культурой, даже если и приняли демократический путь развития.

В частности, Греция признает Православие своей государственной религией, королевства Норвегия и Дания закрепили в конституциях свое особое расположение к лютеранскому вероисповеданию, княжества Лихтенштейн и Монако сохранили (опять же конституционно) первенство католического вероисповедания, Ирландия традиционно является католическим государством. США возникли как сообщества католиков и протестантов различных толков, т.е. опять же как христианское государство. Например, в первой хартии колонисты штата Вирджиния объявили своей целью «распространение Христовой веры среди тех, кто живет во мраке неверия и язычества». Страны Востока и даже стремящаяся в Европейский союз Турция обязаны своей культурой исламу, и это очень четко закреплено в общественном сознании их граждан и нередко в законах.

Пусть и в осторожных фразах, но и ныне действующий федеральный закон «О свободе совести и религиозных объединениях» закрепляет особую роль Православия в деле становления Российского государства. «Федеральное Собрание Российской Федерации, подтверждая право каждого на свободу совести и свободу вероисповедания, а также на равенство перед законом независимо от отношения к религии и убеждений, основываясь на том, что Российская Федерация является светским государством, признавая особую роль Православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры, уважая христианство…», – говорится в преамбуле этого правового акта.

Но для доктринеров светского государства эти «нюансы» не имеют существенного значения. Они абстрагировались и от этих исторических фактов, рисуя в своем воображении в качестве идеала «безкультурные» в своей основе государство и общество, совершенно свободные от следов какихлибо религиозных влияний и традиций. Поскольку же это противоречит действительности, то для создания заповеданного идеала в дело включается машина законодательного принуждения: важно не содержание религиозных догматов, а поддержание формального равенства их всех.

Признавая следование религиозным догматам делом только личной совести, отказываясь признать объективный характер заложенных в них духовных ценностей, доктринеры светской культуры решительным образом запрещают все, что позволило бы говорить человеку о «своем» религиозном чувстве в возвышенных тонах. Например, п. 2 статьи 29 Конституции РФ прямо запрещает пропаганду религиозного и даже языкового (!) превосходства. Но позвольте, в этом случае язык Пушкина и Лермонтова, Блока и Есенина придется признать «равным» вымирающим языкам, например, отдельных малых народов Севера. Объективно ли это? То, что необходимо сохранять субкультуры, никто не спорит. Но чтобы искусственно уравнивать их? Можно ли соотнести их влияние на становление русской культуры, если мы говорим о России? Тождественны ли они по богатству и содержанию? Или другой пример: как вы запретите православному христианину восторженные высказывания о Церкви? Но высказанные публично при некоторых обстоятельствах они могут быть квалифицированы в качестве пропаганды. Со всеми вытекающими, естественно, негативными последствиями. Замирает и наука: а как в этих условиях возможен анализ различных исповеданий и языков, если такой естественный метод, как сравнение, невольно может привести к уголовному преступлению?

II. Свобода совести, «общечеловеческие ценности» и их законодательное закрепление

Права и свободы… Сколько о них написано и сколько жертв принесено в их честь, правда, главным образом не из числа сторонников демократизма, а их противников. Незадача, однако, оказывается в том, что всем им «не повезло».

Например, право собственности с конца XVIII в. признавалось абсолютной ценностью, но вскоре жизнь внесла свою суровую поправку. Повсеместно закон стал ограничивать право собственности до того, что на настоящий момент в самых «прогрессивных» и демократичных США оно признается едва ли существующим[950]. Избирательное право (как пассивное, так и активное) первоначально мыслилось в качестве абсолютной категории. Правда, реально им была удостоена первоначально только узкая группа населения. Даже европейские женщины получили его только в 40‑х гг. XX в.

Но, быть может, праву на свободу совести повезло больше? Ведь за него дрались еще отчаяннее, чем за право частной собственности. «Не официальные носители христианства, – писал столетие тому назад один из предшественников современных теоретиков светского государства, – а вожаки прогрессивного политического течения, похоронившего в своих мощных волнах пережитки феодального режима, освободили человеческую совесть от смрадной атмосферы, где живая вера замирала в порабощенной душе»[951]. Именно «смрадная атмосфера» – не меньше… И какую же «атмосферу» подготавливают для «освобожденной совести»? Что представляют собой «общечеловеческие ценности», ради торжества которых народы призываются к отрицанию своей культуры, своего национального «я» и потери духовной индивидуальности?