Церковь и политический идеал - [274]

Теоретически полагают, что последнее слово остается за законом, который и определит, где свобода совести реализуется «правильно», а где нет. В частности, в одном известном постановлении Конституционного суда РФ прямо говорится, что ограничения свободы совести и вероисповедания могут быть предусмотрены законом, если это необходимо в интересах общественного спокойствия, охраны общественного порядка, здоровья, нравственности или для защиты прав и свобод других лиц[952]. Очевидно, что эти критерии – более чем условные. Законы принимают люди, имеющие собственные убеждения и предпочтения, слабости и заблуждения. И вполне возможно, как когдато указывал еще Л.А. Тихомиров, что во имя здоровья закон посчитает возможным запретить поклонение иконам, поскольку это – «способ распространения инфекционных заболеваний».

Не уйдут от подобного законодательного регулирование и иные обрядовые стороны. Например, принятие Святых Даров, т.к. они принимаются неограниченным числом лиц из одной ложицы и чаши. Завтра во имя общественного спокойствия запретят крестные ходы – «колокольный звон мешает другим людям отдыхать». Из соображения «народного здравия» запретят посты, примут меры против обрезания у иудеев и мусульман. Монашество могут признать нарушающим интересы государства своим безбрачием, а само богослужение признают в некоторой своей части вредной гипнотизацией народа[953].

И несть числа этим возможным запретам, каждое из которых без большого труда может быть обосновано заботой о других людях, их правах и свободах. Показательным в этом отношении для России является история с ИНН, когда на все просьбы православных христиан о возможности непринятия идентификационных номеров государственные органы отвечали отказами, не понимая и не принимая во внимание аргументы о нарушении религиозных чувств верующих людей. Министерство по налогам и сборам оказалось куда лучшим богословом, чем монастырские старцы и убеленные сединами сподвижники веры.

Впрочем, законодатель может ничего напрямую и не ограничивать, достаточно просто не разрешать. Например, не признавать дипломы духовных учреждений Русской Православной Церкви в качестве государственных дипломов, вследствие чего священнику – выпускнику Духовной академии изначально отказывают в наличии у него высшего образования. Можно не признавать равными ученым степеням и званиям, данным светскими учебными заведениями, степени и звания, полученные в духовных. Как следствие, льготы, даруемые одним ученым, не распространяются на других. Видимо, для Министерства образования они «ненастоящие» ученые.

Причем предвидеть эти запреты или, напротив, законодательное разрешение тех или иных проявлений свободы совести едва ли заранее возможно, поскольку никаких твердых критериев нет. Напротив, в условиях общего раскрепощения нравов создаются благоприятные предпосылки для распространения всевозможных сект. Ведь Конституция РФ допускает не только пассивное верование, но и активное распространение самых различных религиозных убеждений. Конечно, общий запрет, касающийся «общественной нравственности» и т.п., действует и в отношении сектантов, и представителей явно чуждых духовным традициям государства религий.

Но здесь в дело вступают обстоятельства, которые предоставляют им существенное преимущество по сравнению с традиционным религиозным культом. Во-первых, в условиях законодательной толерантности нужно еще доказать в судебном порядке, что деятельность сект носит общественно вредный характер, т.е. располагать материальными доказательствами на этот счет. Доказательства духовного вреда от деятельности сектантов и эмиссаров других религий в расчет не могут быть взяты судом по уже определенным «правилам игры».

Но такие доказательства появляются уже от деятельности и, безусловно, широкомасштабной, поскольку в противном случае в суде всегда можно сослаться на то, что приводимые отрицательные примеры якобы не характерны для той или иной секты. Конечно, со временем государство может разобраться в истинных подоплеках создания «церкви Виссариона», деятельности «преподобного Муна» или «свидетелей Иеговы», но только со временем. А сколько вреда причинят сектанты людям, скольких погубят до этого «счастливого момента»? Да и ликвидировать уже запрещенную секту не такто просто. На все нужно время.

Во-вторых, реальный факт доминирования национальной культуры вступает в противоречие с фантастическим требованием законодателя уравнять все вероисповедания.

В таких условиях русская культура, основанная на Православии как традиционном вероисповедании, изначально вынуждается на уступки. Ей уготована неблагодарная роль: оправдываться в самом факте своего существования. А любой духовный «пришелец» уже тем самым, что он по закону должен получить равные права с Православием, имеет негласную поддержку со стороны официальной идеологии и закона.

Политика не может и не должна думать об абстрактном человеке, но имеет своим предметом конкретное общество. Это едва ли оправданно, поскольку политическая власть думает не о благоденствии всего человечества, а собственного народа. Решает не всемирные экономические задачи, а проблемы своей нации. Так было всегда, так есть и сейчас. Не случайно даже США, заявившие о своей гегемонии главных идеологов и учителей демократизма в мире, на самом деле думают и действуют в интересах своей нации.