Цемах Атлас (ешива). Том первый - [146]

— Я услыхал от реб Менахем-Мендла, что ты сильно простудился. Как же это ты, Хайкл? Я-то думал, что ты настоящий Самсон-богатырь, — и он подал руку еврею с седой бородой. — Вы, конечно, отец Хайкла? Наверное, он вам рассказывал, что я хочу, чтобы мы занимались изучением Торы вместе.

Реб Шлойме-Мота отвечал медленно, с сознанием собственной важности и с почтением к гостю: мать Хайкла очень обрадуется, что ее сын приобретает великого учителя. Но сам он, как старый меламед, знает, что, как бы велик ни был учитель, многое зависит и от ученика. Реб Авром-Шая рассмеялся и сразу же уселся на табуретку за стол, чтобы и старик присел.

— От ученика это зависит еще больше, чем от учителя, поэтому я беру вашего сына только на пробу. Он будет жить на нашей даче в одной комнате со мной.

Стены и потолок закачались перед глазами Хайкла. Он витал в небесах и едва сдерживался, чтобы не закричать от радости. Ему не придется возвращаться в Вильну и не надо будет крутиться по местечку отверженным и опозоренным. Однако реб Шлойме-Мота, сидя на краю своей постели, молчал с видом человека, погруженного в долгие и тяжелые раздумья. Тем временем на улице напротив домика Фрейды собралась компания младших учеников ешивы. Они прибежали из синагоги, чтобы взглянуть, действительно ли Махазе-Авром пришел навестить больного виленчанина. Хозяйка и ее дочь, тихо ссорившиеся между собой на улице, вернулись в дом и пялили глаза на гостя. По компании сбежавшихся младших ешиботников и по почтительной тишине в доме женщины поняли, что гость должен быть очень важной персоной. Хайкл остался сидеть, едва дыша от страха, как бы Крейндл не вылезла со своей болтовней…

— Если вы согласны, ваш сын может прийти ко мне на Швуэс, — снова начал реб Авром-Шая, и его щеки порозовели: это было против его правил — упрашивать и уговаривать. — Швуэс, время дарования Торы, — это удачное время для начала учебы.

Реб Шлойме-Мота отвечал, что согласен, только не понимает, как это получится. Целую неделю Хайкл питается на кухне при ешиве, а в субботу ест у одного из местечковых обывателей. Так что же, ему каждый день придется ходить из леса в местечко и обратно?

— Такого повода не изучать Тору я бы не допустил, — насмешливо ответил реб Авром-Шая. — Раз он будет жить у нас, то и есть будет у нас и в будни, и по субботам. Тем не менее я не стану его целиком себе присваивать. Я буду его отпускать увидеться с вами.

Реб Шлойме-Мота больше ничего не сказал, и гость с ним распрощался. Реб Авром-Шая направился к двери, сопровождаемый своим маленьким племянником и реб Менахем-Мендлом, молчавшим на протяжении всего визита. Хотя реб Менахем-Мендл питал доверие к мудрецам и считал, что гений знает, что делает, тем не менее он полагал, что Хайкл не достоин того, чтобы стать учеником Махазе-Аврома, и что гений не должен приходить навещать мальчишку. Это не приносит чести Торе. Однако Фрейда сияла от радости, что такой уважаемый еврей пришел к ее квартирантам.

— Благодарю вас, ребе, за то, что вы зашли в мой дом, — сказала она, чтобы гость знал, что именно она здесь хозяйка. Ее дочь тоже пялилась на Хайкла, как будто не могла себе представить, что он водит знакомство с таким большим человеком. Фрейда и Крейндл вышли вслед за гостем на улицу. Хайкл воспользовался этой минутой, когда он остался наедине с отцом, и спросил его с дрожью в голосе:

— А что будет, если он узнает, что говорят обо мне в местечке?

— Ты дурак, он уже знает. Поэтому-то он и пришел забрать тебя на дачу, чтобы ты не имел дела с этой девушкой и не бегал по ночам по улицам, чтобы заболеть.

Реб Шлойме-Мота остался сидеть, опершись обеими руками о кровать, и наконец вздохнул с облегчением. У него упал камень с сердца. Он останется жить у той же квартирной хозяйки, а Хайкл будет жить в лесу. И зимой ребе, наверное, о нем позаботится, чтобы матери не пришлось его содержать с заработков от ее корзин. Этот Махазе-Авром, должно быть, еще больший противник Просвещения, чем другие строго соблюдающие заповеди евреи. Однако он очень умен и благороден. Это человек совсем другого сорта, чем Цемах Атлас.

Глава 19

На дворе смолокурни за столом напротив Махазе-Аврома сидел директор ешивы и говорил, что даже раввины не полагаются в нынешние времена на заслуги отцов и держат детей не дома, а в ешиве, и причем в такой ешиве, которая расположена далеко от железнодорожной станции, далеко от мира. Это значит, что для Хайкла-виленчанина большой город — открытые двери в мир. Его отец из тех просвещенцев, которые еще и до сих пор не раскаялись в своем прежнем поведении. Даже его честная и набожная мать может позавидовать другим бедным женщинам, которым дети помогают зарабатывать на жизнь. В самом Хайкле-виленчанине бушуют дикие силы, которые надо выполоть, как сорняки, и оградить его высоким забором. Он должен постоянно находиться в окружении товарищей, которые могли бы служить ему примером в учебе, в благородном поведении, в положительных качествах.

— Но ведь в вашей-то ешиве он как-раз и был окружен сынами Торы и мусарниками, так почему же он вел себя не так, как подобает? — спросил реб Авром-Шая.