Глава валкеникской начальной ешивы реб Цемах Атлас перестал проводить беседы об учении мусара и погрузился в печаль, как одинокое хвойное дерево на холме в ненастный день, когда низко над его кроной проползает темная туча.
С тех пор как Махазе-Авром-коссовчанин предостерег директора ешивы, что, хотя ученики еще не понимают смысла его слов, они запоминают сами слова и, наконец, догадаются, что он не полностью верующий, Цемах понимал, что ему удобнее было бы совсем прекратить эти беседы, чем осторожно подбирать слова. Однако он каждый день заглядывал на часок в ешиву. После этого он уходил в свою комнату в доме портного реб Исроэла или поднимался в чердачную комнатку для уединения. Еще чаще и еще большее время он проводил в женском отделении Холодной синагоги. Повсюду Цемах бился над одним и тем же вопросом: может быть, вернуться домой? И он всегда отвечал себе: нет! Если ему нет покоя в мире Торы, то он уж конечно не найдет покоя в мире лавочников и родственников своей жены. Он не должен отказываться от своей ответственности по отношению к ешиве, которую создал, особенно учитывая, что никто не заставляет его делать то, чего он не хочет.
Пребывание целыми днями наедине с самим собой и то, что не надо было раздумывать над тем, как разговаривать с учениками, высвободило Цемаху время для самокопания. Когда он был холостяком, борода и пейсы прикрывали его сомнения. Теперь трудные вопросы росли вместе с пейсами и бородой, как будто ересь забралась в корни его волос. Когда-то он копался в книгах, авторы которых пытались добраться до первопричины Творения. Теперь он знал, что бог от разума — это не Владыка мира из сердца. Еще меньше он был уверен в личном Провидении. Если судить по слезам притесняемых, то, возможно, правы были те, кто считал, что Провидение управляет миром по вечным законам и Ему все равно, растаптывает ли человек червяка или же лев убивает пророка. Но извечно, со времен пророков и Иова, обращенный к небесам вопль, почему же нечестивцу хорошо, а праведнику плохо, наши мудрецы во все времена отвечали, что вознаграждение за добро — на том свете. А что, если того света нет? Хорошо наивным, которые верят в него точно так же, как они верят в Тору, дарованную с небес. Свидетельством, говорят они, служит то, что и в этом мире слышны были громы и видны чудеса у горы Синайской. Однако тот, кто не благословлен такой верой, может спросить и о заповедях, смысла которых мы не понимаем. Цемах не знал, являются ли его усилившиеся сомнения результатом жизненных неудач или же он потерпел неудачи, потому что сомневался. Не сомневался он только в учении мусарников, считавших, что человек от рождения плох и может стать лучше, работая над собой.
В местечке начали появляться постоянные летние гости — знатоки Торы из Литвы. Цемах и от них держался в стороне. Он никогда не любил больших людей, которые ищут величия и хорошо оплачиваемых священнических должностей. Кроме того, он знал, что между ним и другими сынами Торы есть и более глубокое различие. Они веруют или вообще не вдумываются в догматы, а его вера подорвана в самых основах. Поэтому, сталкиваясь лицом к лицу с подобными молодыми людьми, он чувствовал себя обманщиком, ибо носил одеяние раввина, бороду с пейсами и являлся главой начальной ешивы. Цемах очень боялся, как бы кто не узнал, что с ним происходит, и не назвал его лицемером — это было самое позорное пятно на репутации человека в его глазах. Второй глава ешивы, его товарищ реб Менахем-Мендл Сегал, не понимал Цемаха. Единственным человеком, знавшим и понимавшим, как он мучается со своими сомнениями, был Махазе-Авром, но создавалось впечатление, что Махазе-Авром будет об этом молчать.
