Цемах Атлас (ешива). Том первый - [143]

— Эй, ну ты и дикарь!

С минуту он напряженно смотрел на деревья, как будто искал прямой и короткий путь через лесную чащу.

— Если ты станешь каждый день приходить ко мне и возвращаться в местечко, то будешь тратить на ходьбу больше времени, чем на изучение Торы. Ты бы мог жить у меня и спать в моей комнате на второй кровати. Я это еще обдумаю. Во всяком случае, будущей зимой в Вильне мы будем, с Божьей помощью, изучать Тору вместе. — Он перелистал страницы своего томика Гемары и подал его Хайклу. — Еще достаточно светло, давай поучим одну мишну, чтобы не получилось, что ты пришел напрасно.

Первую главу трактата «Бава мециа», о двух людях, которые держат один талес, Хайкл изучал еще мальчишкой. Он прочитал эту мишну медленно и осторожно, ожидая, что ребе вот-вот задаст ему какой-то особо сложный вопрос. Реб Авром-Шая молча слушал и даже не заглядывал в Гемару берлинского издания, как будто хотел всего лишь послушать голос ученика.

— Хорошо, теперь иди домой. Пока ты доберешься до местечка, уже стемнеет.

Только когда Хайкл уже вышел из леса и увидел дома местечка, он словно пробудился ото сна и начал бормотать себе:

— Вместо того чтобы сказать, что он будет изучать Тору со мной, он сказал: «Я хочу, чтобы мы занимались изучением Торы вместе». Я и он — вместе?

Глава 17

Дочь хозяйки ожидала, что Хайкл попытается с ней помириться. Он будет говорить, а она не будет ему отвечать. Увидев, что он совсем не смотрит в ее сторону, Крейндл принялась крутиться вокруг Хайкла, пронзая его взглядами своих быстрых глаз, как глухонемая. Но Хайкл отворачивался и мысленно сравнивал ее с аистом с отломанным клювом. Он чувствовал себя немного виноватым, что прежде целовался, а теперь стыдился ее. Однако целоваться по обязанности он не хотел, тем более что и раньше ничего не обещал. Сплетни, ходившие по местечку, убили в нем всякое желание. После разговора с Махазе-Авромом в лесу он собирался вести себя, как подобает ученику гения и праведника. Он должен вести себя обдуманно и отвечать медленно, считанными словами, и только тогда, когда спрашивают. Он даже преодолел соблазн и никому не похвастался, что он будет изучать Тору с реб Авромом-Шаей-коссовчанином.

Набожно раскачиваясь, он в одиночестве помолился в уголке синагоги. Затем вошел в дом с видом посланника из Эрец-Исраэль, который не говорит по субботам о будничных вещах. Его отец уже спал, а хозяйка, по своему обыкновению, сидела на кухне, на скамейке у печки. В последнее время ее мальчик перестал приходить домой ночевать. Чтобы не опаздывать утром на работу, Нохемка оставался спать в домике при картонной фабрике. И все же Фрейда не ложилась спать. Она ждала квартиранта и смотрела на него с мольбой, безмолвно прося, чтобы он помирился с ее дочерью. Крейндл широко раздвинула занавески, высунула голову вместе с плечами, а ее постоянно искрившиеся злобой глаза на этот раз улыбались. Она кокетничала с ним и намекала, чтобы он зашел в ее альков. Увидев, что он отворачивает голову, она приставила ладони к уголкам рта рупором, как человек, пытающийся докричаться с противоположного берега реки, и что-то прошептала ему, что-то, чего он не разобрал и даже не хотел разобрать. Наконец ей надоело упрашивать его, и она с шумом задвинула занавески. Хайкл слышал, как она лезет через окошко во дворик, чтобы показать ему, что она может одна-одинешенька проводить время на скамейке под ивой. Он разделся под одеялом, чтобы хозяйка не увидела его в нижнем белье, и, как старый аскет, зажмурил глаза, произнося «Слушай, Израиль» перед сном.

Проснулся он со страхом и заметался, как дикий зверь в сети. Длинные голые руки обнимали его. Горячие сухие губы прижимались к его губам и не давали дышать. Крейндл уже легла было спать, но, опьяненная весенней ночью и взбешенная оскорблением, нанесенным ей тем, что возлюбленный больше не смотрит на нее, босиком, в одной рубашке, вышла из своей комнатки и бросилась его целовать, обнимать, кусать. Зубы ее клацали от страха, гнева и вымученной страсти. И все же она не забыла, что в той же комнате спал старый меламед, и прежде, чем броситься на кровать его сына, погасила лампу.

Через щели в закрытых ставнях сочился голубоватый свет. Хайкл видел возбужденное лицо Крейндл, ее черные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он попытался оттолкнуть ее, но она притиснула его своими костлявыми локтями и прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Молчи! Молчи!

Она вытянулась рядом с ним и прижалась к нему. Он чувствовал, как сердце бьется в ее груди. Ощущал ее жесткое, обжигающее тело. От страха, что отец может проснуться, его сопротивление становилось все слабее. Его тело уже горело вместе с телом девушки и дрожало в лихорадке вместе с ним. Опьянение смыло его разум, ее рассыпавшиеся волосы опутали его, как водоросли. Внезапно он услышал тихий голос. Фрейда стояла над дочерью, заламывая руки, и шептала:

— Сумасшедшая, что ты делаешь? Ведь его отец может проснуться.

Как молния вырывает на секунду из мрака покрытое тучами небо, так в мозгу Хайкла зажегся закат солнца в лесу, где он и Махазе-Авром беседовали и изучали первую мишну из «Бава мециа». Изо всех сил он спихнул Крейндл с кровати. Она встала на ноги и протянула к нему руки с искривленными пальцами, как будто хотела расцарапать ему физиономию.