Цемах Атлас (ешива). Том первый - [121]

Приближенные говорили о нем тихими голосами, как будто его желание оставаться незаметным заставляло их говорить шепотом. Они рассказывали, что люди, бывало, просили Махазе-Аврома, чтобы он провел урок в колеле[196] для женатых молодых людей. Он отвечал, что даже благословлять так, чтобы еще два еврея слышали, как он произносит вслух благословение, для него наказание. Люди наводили на него страх. Но сколько он ни скрывался от людей, его имя росло все выше и больше, как дерево под солнцем: медленно, тихо, таинственно и радостно.

В Валкеники он всегда приезжал раньше остальных дачников, сразу же после Лаг ба-омера, и уезжал последним, накануне Новолетия. В первое лето его пребывания в Валкениках лучшие обыватели местечка во главе с зятем раввина явились к нему с визитом. Реб Гирша, по своему обыкновению, клял сионистов, а Махазе-Авром, по своему обыкновению, молчал. Кто-то из визитеров пошутил, и Махазе-Авром рассмеялся так весело, так по-мальчишески, что почтенные обыватели просто остолбенели. Потом он снова замолчал и сидел, опустив глаза, до тех пор, пока гости не поняли, что им уже надо уходить. Однако желание узнать, что же он за человек, привело лучших евреев Валкеников к коссовчанину во второй раз, и теперь уже с делом: с просьбой, чтобы он вмешался в местный спор между богобоязненными и светскими. Позднее реб Гирша Гордон кипятился и говорил валкеникским ревнителям веры, что знаток Торы несет ответственность за все свое поколение и что он обязан вмешиваться. Больше зять раввина не ходил к дачнику, жившему на смолокурне. Другие состоятельные обыватели еще пару раз посещали его в течение лета, но так и не застали. Домашние реб Аврома-Шаи-коссовчанина говорили, что он ушел в лес на прогулку или на реку купаться. Когда посетители рассказывали об этом зятю раввина, тот смеялся им в лицо:

— Разве вы не понимаете, что он от вас скрывается? Он диковатый тип.

Люди с характером помягче, чем у реб Гирши Гордона, находили оправдания этому отшельнику: ему тяжело с гостями, потому что он, бедняга, болен. Валкеникские почтенные обыватели слыхали, что у него с самого детства был сердечный порок. Его постоянно заставали в лесной избушке лежащим на железной лежанке с маленьким томиком Гемары в руках, или же он лежал на деревянной скамейке за длинным столом, стоявшим посреди двора смолокурни.

Старик и общинный функционер, занимавшийся делами ешивы, портной реб Исроэл был родом из Сморгони[197]. Он рассказал, что когда жил в Сморгони и был уже отцом, в тамошней синагоге учил Тору Авром-Шаеле-коссовчанин, нынешний Махазе-Авром. Ничего такого по нему не было тогда видно. Просто деликатный, скромный мальчик, который постоянно занимался. Он день и ночь стоял за стендером спиной к прихожанам и учил Тору. Однажды один аскет услыхал в сморгоньской синагоге утром после молитвы громкий плач. Аскет огляделся и увидел, что Авром-Шаеле-коссовчанин стоит у открытого священного орн-койдеша и молится с рыданиями. В синагоге никого не было, а аскет сидел в уголке между печкой и западной стеной. Авром-Шаеле не видел его и продолжал молиться у открытого священного орн-койдеша:

— Владыка мира, открой глаза мои, чтобы я увидел чудесное из Торы Твоей[198]. Я принимаю на себя обет все дни жизни моей изучать Тору ради Торы, только ради Торы, исключительно ради Торы. Пришелец я на земле — не скрывай от меня заповедей Твоих![199]

Невольно подслушавший эти слова аскет поспешно вышел из синагоги, чтобы Авром-Шая-коссовчанин не увидел его и не смутился, и не испугался.

— И я своими собственными ушами слышал, как аскет рассказывал об этом группке обывателей, собравшихся в сморгоньской синагоге, — свидетельствовал портной реб Исроэл.

Валкеникские евреи немного даже похолодели от этой истории. Мальчик в возрасте бар мицвы плачет у открытого священного орн-койдеша: «Пришелец я на земле». Ведь прекрасно видно, что еще мальчишкой он был тяжело болен и сам не верил, что останется жить.

Богобоязненные дачники, приезжавшие на лето, молились в лесной избушке рядом с картонной фабрикой. Махазе-Авром тоже там молился и поэтому редко приходил в местечко: иной раз в субботу к предвечерней молитве, на Девятое ава днем, чтобы прогуляться вокруг кладбища[200], и в воскресенье вечером, на первые покаянные молитвы. Он также нанес два визита старому валкеникскому раввину, реб Янкеву а-Коэну Леву — сразу, как приехал, и перед отъездом. Поскольку реб Янкев Лев тоже не был разговорчив, они помолчали вместе четверть часа или полчаса и распрощались.

Однажды валкеникский раввин вел запутанный суд Торы между двумя лесоторговцами. Он отправил извозчика с телегой и синагогального служку к дачнику со смолокурни с просьбой, чтобы тот приехал помочь. Извозчик и служка вернулись с отказом. Тогда раввин сам поехал просить его. Однако Махазе-Авром в ответ так умолял, чтобы от него этого не просили, что реб Янкев Лев больше к нему не приставал. Он только отказался выносить приговор в этом суде Торы между лесоторговцами, потому что в одиночку не мог разобраться в их деле. Однако эта история очень обидела раввина, а еще больше он обиделся на реб Аврома-Шаю-коссовчанина в другой раз.