Цемах Атлас (ешива). Том первый - [123]

Вернувшись в синагогу, он бушевал и кричал окружившим его ученикам:

— Я разговариваю с ним десять минут, двадцать минут, двадцать пять минут, я критикую его учение с помощью всех трактатов Талмуда, с помощью Маймонида, с помощью всего «Шулхан оруха». Он меня выслушивает, долго молчит и отвечает так: «Может быть, вы правы. Я не помню наизусть, что написано в Гемаре, и не помню, что я сам писал. Мне вообще трудно разговаривать об учении».

Ешиботники были удивлены. Один Йоэл-уздинец смеялся про себя: «Этот Махазе-Авром — умный человек. Он не хочет иметь дела с сумасшедшим».

— Со мной он будет заниматься, — шепнул парням Йоэл и отправился на смолокурню разодетый, как когда-то, идя на встречу с невестой. Тросточку он держал за середину, чуть на отлете, как носят этрог с лулавом. Шагал медленно и следил за тем, чтобы не запылить ботинки. При этом он потихоньку обдумывал, что должен спрашивать и что отвечать, как подобает взрослому солидному парню. Так же он и вернулся со смолокурни в синагогу: без единой пылинки на одежде, без единой морщинки, без единого пятнышка на шляпе, только на лбу у него выступил пот.

Как не мог уздинец повернуть голову, не повернувшись при этом всем телом, так же он не мог придумать лжи. Йоэл рассказал чистую правду, что Махазе-Авром позволил ему говорить до тех пор, пока он сам не перестал. Ответил он ему так же, как и липнишкинцу: он не помнит наизусть, что написано в Гемаре, и даже того, что писал в своих собственных книгах. Тем не менее Махазе-Авром и молчал с ним, и беседовал с ним о делах этого мира. Расспрашивал, как долго он учился к Клецке, почему оттуда уехал и как долго собирается оставаться в Валкениках.

— Я все-таки умею делать выводы, я знаю, что он имел в виду, — воскликнул уздинец.

— Может быть, он хотел одолжить у вас пару злотых? — стали шутить ешиботники.

— Он имел в виду узнать, почему я еще не женился. — Старый холостяк приложил палец к виску, сморщил лоб, подняв брови вверх, а потом, опустив их вниз, как он обычно делал, когда раздумывал, давать или не давать ссуду товарищу.

Третьим визитером, посетившим смолокурню, был реб Менахем-Мендл Сегал, который вернулся в Валкеники поздно, уже после начала нового семестра, после Лаг ба-омера. В Вильне он много слыхал о Махазе-Авроме и даже несколько раз видел его. Правда, они никогда не разговаривали. Теперь реб Менахем-Мендл пошел к нему не для того, чтобы разговаривать или изучать Тору. Он шел за советом.

Под высокими соснами низенький меламед из начальной ешивы выглядел еще ниже. Крохотный еврейчик. Глубже в лесу, на темной зелени у подножий хвойных деревьев, лежали мягкие голубоватые тени, как будто там пряталась ночь. Там, где шел реб Менахем-Мендл, раскаленные на солнце стволы выдыхали в духоте острый запах смолы. За лесом тянулся песчаный шлях, пахший сухой пылью. За дорогой светились белые, выкрашенные мелом крестьянские хаты, окруженные маленькими зелеными огородами. На голой площадке, где лежали пиломатериалы, стояла хата. На ее крыше крестьянин заколачивал гвозди. Сухие удары гулко отдавались в окрестностях и будили их от ленивой полуденной дремы. Свежеструганые доски новой хаты пахли и сияли в солнечных лучах. Однако реб Менахем-Мендл ничего не слышал и ничего не видел на этой лесной тропинке за дорогой. Если бы даже кто-нибудь и рассказал ему, что нашли шестую часть света, где живут удивительные животные и происходят чудеса, он бы вздохнул: «Зачем мне это знать? Это отнимает время от изучения Торы. Мне достаточно мира Гемары». К тому же реб Менахем-Мендл был так обеспокоен своим положением, что тем более не замечал ни леса, ни шляха, ни крестьянских хат.

Посреди двора смолокурни стоял большой стол с двумя длинными скамейками по обеим сторонам. Полуразвалившись на жесткой скамейке и упершись подбородком о край стола, реб Авром-Шая грел лицо на солнце. На столе не лежало никакой святой книги. Глаза реб Аврома-Шаи были прикрыты. Только его наморщенный бугристый лоб и улыбка на лице свидетельствовали, что он напряженно думает об учении. Он почувствовал, что на него упала тень, кто-то загородил ему солнце. Открыл глаза и увидел низенького визитера. Тот приблизился к нему бочком и так же робко, как воробышек, который подбирается к рассыпанным крошкам. На мгновение лицо Махазе-Аврома дрогнуло, он недовольно вздохнул и встал, чтобы поздороваться с гостем.

Они стояли друг напротив друга, и реб Менахем-Мендл рассказывал, кто он такой, где учился, будучи холостяком, как он страдал после свадьбы из-за того, что был вынужден стать лавочником и продавать сапожные принадлежности, пока его старый товарищ по Новогрудку, реб Цемах Атлас, не спас его и не привез в Валкеники, чтобы преподавать в местной начальной ешиве. Однако его жалованья за прошлую зиму не хватало, чтобы самому жить в местечке да еще и содержать жену с ребенком в Вильне. Не говоря уже о том, что он не мог привезти сюда своих домашних, как реб Цемах ему в свое время обещал. Так вот, когда он приехал домой на Пейсах, жена потребовала, чтобы он остался и снова стал лавочником. Однако свою прежнюю лавку он закрыл еще в начале зимы. Ему бы пришлось начинать все сначала с сапожными принадлежностями или заводить какую-то совсем новую торговлю. Он, во-первых, плохой торговец, во-вторых, у него нет денег, чтобы с нуля начать торговлю, а в-третьих, ему не хочется снова становиться лавочником и не иметь возможности вырвать хотя бы пару часов в день для учебы. Он долго уговаривал жену, что, может быть, летом ситуация в ешиве улучшится и он сможет привезти в Валкеники ее с ребенком, уговаривал до тех пор, пока она не согласилась, чтобы он поехал. Поэтому он и вернулся в ешиву так поздно, после начала семестра, только после Лаг ба-омера. Однако он нашел ешиву в еще худшем положении, чем она была зимой. С одной стороны, прибавились новые ученики, а с другой — обыватели платят меньше на содержание и учеников, и глав ешивы. Он не знает, что делать, оставаться в Валкениках или возвращаться в Вильну…