Целая вечность и на минуту больше-2 - [11]
И тут произошло нечто странное: слово попросила Марьям, которая присутствовала здесь только в качестве наблюдателя. В принципе, вся ее организация и была наблюдателем — ни на что большее Красный крест уже давно не способен. А она, небось, сейчас скажет, что, будучи гражданкой обсуждаемой страны, она может объективно рассказать… Выскочка несчастная! Так бы ее и выпер из Швейцарии, жаль, это не от меня зависит!
— Дамы и господа, учитывая, что мы сейчас говорим о моей родине, мне особенно неприятно все происходящее здесь. Но я никак не могу отделаться от мысли, что вопрос поставлен не совсем корректно. Да, конечно, господин посол настолько добр, что проинформировал нас о том, что «Врачи без границ» работает, но почему кто–то в этих словах усматривает издевку? Вполне реально, что и работу этой организации запретят. И что тогда? Мы здесь соберемся, чтобы извиниться перед господином послом? Вам не кажется все это несколько странным?
Я чуть не упал со стула. Вот уж не ожидал, что Марьям мне подыграет. Плевать, тоже мне защитница. Больно я в ее защите нуждаюсь!
У председателя забегали глазки. Одно дело, посол страны, название которой он никак не может запомнить, неудачно пошутил. Другое дело, вмешалась глава такой организации как Красный крест, а уж ее в склонности к дурным шуткам обвинить нельзя:
— Господин посол, впредь мы будем ждать от вас самого серьезного анализа, а не голословных утверждений, — и председатель, посчитав тему исчерпанной, обратил свой грозный взгляд на посла Нигерии.
Я вздохнул с облегчением: в Нигерии похуже будет с гражданским обществом. Хотя нашу страну так часто сравнивают с Нигерией, что я устал доказывать, насколько некорректно это сравнение: у нас бананы подороже будут.
Выйдя из конференц–зала, я облегченно вздохнул. Ну наконец этот кошмар закончился и я могу ехать на работу. Ко мне подошла Марьям, и я, прищурившись, злобно посмотрел на нее. Ее это нисколько не огорошило:
— Судя по всему, благодарить ты меня не будешь?
— А за что тебя благодарить–то? И сам сумел бы разобраться, — я невозмутимо взирал на нее. — Сама в Женеве сидишь, а родину критикуешь.
— Знаешь, мне перед самым отъездом в Женеву наш чиновник сказал: «это хорошо, Марьям, что вы уезжаете. Иначе вы или сгорите здесь, или вас сожгут. И это будет где–то справедливо.» Мне так страшно стало — от того, что он сам верит в то, что это будет справедливо. Я и скучаю по родине, и боюсь ее. Боюсь таких ревнителей справедливости. Но ты же меня понимаешь? — и она жалобно посмотрела на меня.
— Тебя сложно понять порой, — я замялся, не зная, что сказать: надо мне в политику лезть?
Она пожала плечами и как–то сразу согласилась:
— Конечно, нисколько в этом не сомневаюсь.
— А ты снова без машины? — мы уже вышли из здания ООН и стояли под флагами стран.
— Ты же знаешь, что мой офис совсем рядом — так что я пешком пройдусь.
— Все так же любишь бродить пешком? Положение не обязывает ездить на авто?
— Арслан, плевать я хотела на свое положение в обществе, если не смогу делать то, что мне хочется. Ты же знаешь, как я ненавижу условности, — она все это сказала с таким ожесточением, что меня это неприятно удивило.
— А ты изменилась: стала эгоистичнее, злее, — я с удивлением для себя обнаружил, что удаляюсь от своей машины.
— Наверно, мне сложно судить о себе. Жизнь не всегда была добра ко мне, что и вызвало ответную реакцию, зато ты ничуть не изменился, — Ежик выпустила свои иголки, и я понял, что не услышу ничего лестного о себе. — Как был шовинистом, так и остался им.
— И правильно: единственное предназначение женщины — это быть матерью, женой. А вы все куда–то норовите попасть: в политику, в бизнес, даже в космос от вас не улететь — вы и туда добрались.
— Арслан, если бы тебя не было, то тебя надо было бы придумать, — Ежик засмеялась.
Ну почему она так легко воспринимает все, что я говорю? Ненавижу женщин. Если раньше меня могли назвать бабником, то теперь я стал женофобом. Погрузившись в свои мысли, я даже не заметил, что иду один. На землю меня вернул голос Марьям: удивленно покрутив головой, я обнаружил ее сзади.
— Ну что случилось? — я даже не пытался скрыть своего раздражения.
— Ничего, — пригвожденная, пыталась освободить свою застрявшую обувь из решетки. У нее ничего не получилось, и она присела на корточки, чтобы уже двумя руками вцепиться в туфлю. Я со злобным удовлетворением наблюдал за ее потугами, даже не пытаясь помочь. Нечего, пусть попросит, а я еще подумаю, помогать ей или не надо. И тут она со всей силы дернула эту треклятую туфлю на себя и, как результат, потеряв равновесие, грохнулась на спину. Я поморщился — да, некрасиво получилось: сейчас реветь начнет, что не помог. Я как всегда ошибался: Марьям даже не пыталась встать с асфальта, а только расхохоталась. Глядя на нее, и я не мог удержаться. Она сквозь смех проговорила:
— Арслан, и кто из нас больший глупец: я, которая не может попросить тебя о помощи, или ты, который ждет, чтобы его нижайше просили?
— Несомненно, твои умственные способности гораздо ниже моих, — я протянул ей руку, чтобы помочь подняться.
Дилогия рассказывает о молодом дипломате, которому поручено подготовить Съезд соотечественников в течение сорока дней. В случае успеха ему поручен ранг посла, и перед ним дилемма: любовь или карьера. Для Арслана ответ очевиден.
Роман написан в электронных письмах. В этих письмах за целый год — вся жизнь героини, ее отношения с близкими людьми, с которыми она ведет переписку, все нюансы жизни современной женщины в большом городе.
Когда твоя жизнь серая и беспросветная, когда твой отец — алкоголик, в школе ты никому не нужен, а на улице тоскливо и нечем заняться, то легко поверить, что во всех твоих бедах кто-то виноват. Кто-то чужой. Не наш. Инородец. И неуправляемая агрессия по отношению к чужим становится единственным твоим чувством и смыслом жизни. Так случилось с Артемом — хорошим и неглупым парнем, попавшим в организацию скинхедов. Впервые за много лет у него появилось настоящее дело — и он, впитывая опасные идеи, как губка, начинает бороться против засилья мигрантов.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.