Царизм и третьеиюньская система - [17]
Но вся правооктябристская «патриотическая» идиллия кончилась, когда Гучков примерно два месяца спустя, 27 мая 1908 г., выступил в Думе и потребовал ухода из Военного министерства нескольких великих князей, которые, пользуясь своим положением, насаждали там вредные порядки и порождали атмосферу безответственности и безначалия. Немедленно, в том же заседании, последовал оглашенный Пуришкевичем резкий протест крайних правых, которые так недавно рьяно поддерживали Гучкова. «Фракция...,— говорилось в нем,— находит совершенно недопустимым обсуждение с этой кафедры вопросов, составляющих прерогативы самодержавного вождя русской армии..., считает долгом всячески протестовать против такого прецедента, который ведет Государственную Думу по весьма нежелательному и крайне опасному пути». В марте 1909 г. тот же Пуришкевич в ответ на очень осторожную и умеренную речь Гучкова по смете Военного министерства под аплодисменты и одобрительные крики правых провозгласил: «Александр Иванович, не нужно нам какого-то особого хлопчатобумажного патриотизма. Сохраните нам ста-
рый...». Ни в каких реформах, кроме технических, армйя не нуждается. «Других реформ, других людей „нового порядка" в армии нам не нужно...» [88].
Камарилья выступлением Гучкова была взбешена до крайности. Столыпин поспешил отмежеваться от него, заявив в Государственном совете, что Дума вообще не имела права отказывать в ассигновании. Это был тяжелый удар для октябристов. Важно здесь не то, что Столыпин разошелся с Думой, объяснял значение этого выступления тучковский официоз, «а то, что, выступая в Совете, он совершенно сошел с конституционной почвы и стал отрицать самое право Думы отказывать правительству в ассигновке на броненосцы. Его доводы несравненно прискорбнее его выводов» [89]. Разумеется, Государственный совет восстановил сумму, исключенную Думой, из сметы Морского министерства.
«Министерский» кризис. Кампания против Столыпина была развязана под предлогом покушения правительства и Думы на царские прерогативы в области военного законодательства. Сигналом послужила статья английского журналиста Диллона, корреспондента «Дейли телеграф» в России, служившего рупором взглядов камарильи. Дума, говорилось в статье, все больше и больше распространяет свою власть и влияние на армию, флот, внешнюю политику, т. е. на те области управления, которые, согласно Основным законам, находятся целиком в ведении царя. Управляется страна кабинетом, «незаметно лишившим корону громадных прерогатив». Речи Гучкова — это речи Столыпина. Сейчас еще можно изменить положение, создав более консервативную Думу и поставив во главе правительства П. Н. Дурново. Потом уже будет поздно: «затруднения России вскоре окажутся вне пределов государственной мудрости премьера, парламентских мер и полицейских репрессий» [90].
Поводом к развязыванию «министерского» кризиса явился мелкий законопроект о штатах морского генерального штаба, требовавший ассигнования в несколько десятков тысяч рублей. Он был внесен в Думу морским министром и был принят Думой 24 мая 1908 г. Но Государственный совет отклонил его на том основании, что Дума нарушила прерогативы монарха: она, мол, имела прайо утвердить только испрашиваемую сумму, но не штаты. П. Н. Дурново, П. X. Шванебах, С. Ю. Витте и др. подняли шум об «узурпации» царских прерогатив и «захватных» действиях со стороны Столыпина и октябристов.
В ответ на это Дума 19 декабря 1908 г., признав законопроект спешным, приняла его снова в прежнем виде. 19 марта 1909 г. Государственный совет вторично обсуждал его. На этот раз ценой большого нажима Столыпину удалось добиться утверждения законопроекта, правда, очень небольшим большинством. Но эта победа стоила ему дорого. Против него была развязана такая кампания, что он весной 1909 г. очутился на грани отставки.
Одновременно яростным нападкам правой печати подверглись октябристы и прежде всего Гучков. Они были названы «русскими младотурками», т. е. людьми, стремящимися захватить власть с помощью военного переворота. Показательно, что статья Меньшикова в «Новом времени», так и называвшаяся «Наши младотурки», была опубликована в тот день, когда настоящие младотурки свергли султана Абдул-Гамида II[91].
Либералы, анализируя ход и итоги кризиса, пришли к самым неутешительным выводам. «То, что называют „ми- нистерским“ кризисом,— писало прогрессистское «Слово»,—имеет важное и общественное значение... Одна за другой за эти годы с политической сцены сходили общественные группы, но перед исчезновением октябристов невольно охнешь и откроешь рот от изумления. Ведь если устанавливающейся системе управления Россией не нужны даже такие лица, как Гучков, оказавший громадную моральную поддержку правительству еще в кровавые дни московского восстания,— то кто же нужен?» [92]. Подводя итоги 1909 г., Милюков уныло констатировал: «Постепенно уничтожаются все результаты, добытые манифестом 17 октября, возрождается революционное настроение, начинавшее уступать место строго-конституционному, и, таким образом, увеличивается острота борьбы и опасность столкновений...» [93].
