Быть здесь – уже чудо. Жизнь Паулы Модерзон-Беккер - [16]
Она возвращается в Ворпсведе через неполных пять недель: ее вдруг утомила поездка.
В Северной Германии зима 1903 года выдалась суровой. Паула возвращается в снег и бураны. Ростки тюльпанов замерзли, фруктовые деревья попорчены холодом, а маленькая Элсбет заперта дома. Но в том, чтобы вернуться к семейному очагу после всех парижских переживаний, есть своя прелесть. Элсбет, она же Беттина, называет ее мамой. Паула старается отвечать на все бесчисленные вопросы девочки. Они наблюдают за парой малиновок за окном. Едят печеные яблоки. Катаются на коньках по каналам с деревенскими ребятишками. Нанята новая горничная, Лина (но – какая скука! – за ней нужно приглядывать). Элсбет болеет свинкой. Элсбет учится писать. Для Отто Элсбет слишком шумная, и Паула сбегает в свою мастерскую у Брюнйесов, где работает целыми днями. «Предельно размеренная и неизменная жизнь», размеченная приступами тревоги у Отто, который часто беспокоится о своем здоровье. А Лина потратила шестьдесят марок у разных торговцев! К счастью, Модерзоны смогли удержать это из ее зарплаты.
Когда Отто уезжает, Паула ночует в своей мастерской. Там она ужинает яйцами всмятку и вареньем. Ей нравятся эти «ненастоящие» ужины, которые «не насытили бы Отто», – не нужно накрывать на стол, и готовить может горничная. Паула заказывает ей Bierkaltschale, сладкое блюдо из пива, сливок и корицы. Или даже «рис на молоке с четвертинками яблок и сушеным изюмом». Или просто груши с хлебом и сыром[22]. Паула пишет свои деревенские или детские перекусы (сегодня их назвали бы «нездоровыми»): простоквашу в красивой тарелке с бело-голубой эмалью. Парижский хлеб на белоснежной скатерти с ровными складками. Яичница, много яблок, столько же груш, несколько вишен, куча тыкв, с вазой, с горшком, с кувшинчиком. Ее небрежно названные натюрморты живы и аппетитны. В день приезда она пишет бананы. Она просит сестру Милли прислать ей из Италии лимонную ветвь.
За ужином Паула читает – счастье одиноких! – «Переписку Гёте с ребенком» Беттины Брентано[23]. И Жорж Санд, по-французски, – с ее по-мужски резкими переходами, с ее стилем, которому порой не хватает «женской деликатности». Она с удивлением обнаруживает себя «чрезвычайно счастливой, когда Отто в отъезде». Это потому, что ей нравится думать о нем, когда он отсутствует, – говорит она себе. Кроме того, она вновь становится Паулой Беккер. А это наслаждение.
«Часть меня всегда остается Паулой Беккер, а часть в нее играет».
Автопортрет, подписанный красной лентой заглавных букв – ПАУЛА МОДЕРЗОН. Портреты женщин, ее сестер и крестьянок. Мужчин, ее братьев и крестьян. Два больших обнаженных портрета Мадам М., с круглыми бедрами, обвислой грудью, задумчивым и собранным лицом и почти закрытыми глазами. Не усложнять, не развлекать, «не переоценивать». Она ищет. Она буквально погружается в материал, по самое дерево кисти. Ей нравится «тактильное ощущение от накладывания цвета». Она достигает плотной глубины, слой за слоем, создавая «грубую и живую» поверхность, будто старый мрамор или статуи из песчаника, над которыми поработали время и непогода.
«Я постоянно сознательно и бессознательно возвращаюсь к своей единственной цели». «О, писать, писать, писать!»
Из дневника Отто: «Паула пишет, читает, играет на фортепиано и т. д. Дом в хороших руках – вот только ее интерес к семье и связь с домом слишком хрупки. Я надеюсь, что это изменится к лучшему ‹…›. Она ненавидит общепринятое и сейчас впала в ошибку: предпочитает угловатое, безобразное, странное, грубое. Ее краски великолепны, но форма! Экспрессия! Руки похожи на черпаки, носы – на колосья, рты – на раны, а лица как у слабоумных. Она всё выпячивает. ‹…› А давать ей советы, как обычно, бесполезно».
Летом 1903-го, отдыхая во Фрисландии, Паула шлет своей семье веселое письмо, в котором описывает, как терзаемый поносом Отто сидит в туалете и просит: бумаги, скорее, бумаги!
Такова повседневная жизнь, рутина их брака.
Вокруг дома она посадила кусты шиповника, тюльпаны, гвоздики и анемоны. Она поливает и полет их, до черноты под ногтями. Прокладывает по саду бордюры и тропинки, сажает густые цветники, обустраивает уютные уголки со скамеечками. Подвязывает хрупкие цветы пестрыми лоскутами. Из Мёдона она привезла любовь к буйной зелени и уже не хочет, чтобы ее сад выглядел по-немецки. Она даже устроила беседки и хвастается тете Марии в письме, какие они необычные: одна – под высокой бузиной, другая – под березами, а третья – под увитой декоративными тыквами решеткой… В центре сада она поставила большой стеклянный шар, странный и сказочный. Он виден на некоторых ее картинах.
Отто же собирает чучела птиц. Он живет среди набитых соломой чаек, сов, цапель, уток и аистов. В одном аквариуме у него – краб, карп, белая уклейка, три пары лягушек, саламандра и пауки. В другом, круглом – четыре красные рыбки, которых Паула напишет как Матисс, но за десять лет до Матисса. Она говорит, что вечерами он «с наслаждением курит трубку»; жизнь для него – «всего лишь отдых после творчества».
Лето 1904 года они проводят в Фишерхуде в пятнадцати километрах от дома. Это тоже деревня художников; ландшафт там еще зауряднее, чем в Ворпсведе, но туристов она теперь привлекает не меньше. Сегодня там расположен Музей Отто Модерзона
