Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения - [236]

Только внешней своей стороной коммунизм представляет схему особого социального бытия. Внутри же, в глубине своей сущности, это – дьявольское подобие церкви, своего рода религия, только вывернутая наизнанку для обмана наивных позитивистов.

Мистика этой религии обращена не к миру потустороннему, а к посюстороннему, чувственному. Земное становится в ней небесным, небесное – земным. И верховное ее божество – государство.

Оно – вседержитель, творец, промыслитель.

Оно издает не законы, а заповеди.

Его директивы – догматы.

Его глава – не просто правитель, а первосвященник.

Собрания его постановлений – скрижали.

И съезды его Коминформа – не съезды, а вселенские соборы.

Для такого государства – Кремль уже не Кремль, а Синай. Речи членов Политбюро – не речи, а слово с амвона. Партийные учреждения – храмы. Секретари – священнослужители.

И потому-то бессмысленно применять к коммунистическому государству мерки обычных гражданственных стран.

Это – дьявольская пародия на религиозную общину. Община, построенная не добровольно, а принудительным образом, насилием огня и меча.

В глазах некоторых, обманутых, это как будто действительно достигнутое на земле царство Божье: Civitas Dei. А на самом деле – Civitas Dea: Сатанинское Царство-бог.

* * *

Как же ждать от такой извращенной религиозной общины обычных идей государственности, гражданских свобод, признания ценности личности?

Для советской теократии – каждое свободное мнение есть уклонение от догматов. Это уже не мнение, а ересь, подлежащая уничтожению вместе с самим еретиком.

Для советской теократии – всякий не признающий коммунистической мистики обожествления земных благ и поклоняющийся чему-либо неземному – является колдуном, магом, одержимым, курильщиком опиума.

И его ждет та же судьба, что еретика.

Для советской теократии – каждый несогласный с действиями властей – виновен в кощунственности. Ибо в религиозной общине преступно выступать против жреца во время его служения в храме.

И для советской теократии – невозможно рядовому члену общины выбирать представителя из своей же среды. Если избранник не коммунист, где на нем благодать, даруемая рукоположением свыше?

В общем, какой стороны советского бытия не коснуться, всюду те же религиозные требования. Литература должна давать жизнеописания коммунистических святых или притчи; живопись – иллюстрации к коммунистическим канонам и догматам; наука – прислуживать коммунистической теологии.

И все без исключения граждане, чтобы быть правоверными, должны твердо знать, что государство, как верховное божество, не подлежит никакой критике. Каждое решение его – «воля божья». И каждый приговор ее инквизиции – «божья кара».

* * *

Растет и ширится на наших глазах сатанинское Государство-бог с его воинствующим стремлением к мировому господству.

Если у человечества хватит сил разрушить эти врата ада, значит проходим мы просто очередной этап земной борьбы зла и добра.

Но если этих сил не окажется, значит – конец. И Антихрист пришел.

«Русская мысль», Париж, 24 августа 1949, Приложение к № 165 «Слово церкви», с. 7.

Великое и ничтожное

Основное различие между наукой и религией в познании мира:

Наука строит свое знание, исходя из непререкаемого бытия ничтожно-малого: из атомов, квант, дифференциалов в области формально-мертвой природы; из клеток, гипотетических биофоров, пластидул, социальных единиц в области мира живого. И из всего этого создает познавательную картину вселенной.

Религия, наоборот: начинает знание с вселенски бесконечно-великого и, спускаясь к частностям, объясняет все, до бесконечно-ничтожного.

Вот почему ученый всегда горд и самонадеян, а верующий – скромен.

Первый чувствует себя выше того начала, из которого строит свой мир. Второй – преклоняется перед величием основы своего знания.

* * *

Всякое знание начинается с веры, но делается знанием только тогда, когда вера переходит в уверенность.

И ученый естествоиспытатель, и религиозный искатель, оба должны верить. Один – в эфир, с его непостижимыми свойствами упругости, плотности; в материю, с ее непостижимыми свойствами притяжения, отталкивания. Другой – в Бога, с Его непостижимыми свойствами вечности, бесконечности, всеведения; в бесплотных духов, в бессмертие души.

И оба, добиваясь настоящаго знания, должны прийти к уверенности в своей правде. Одни – через внешний опыт при посредстве ощущений органов чувств. Другой – через внутренний опыт при помощи непосредственных восприятий души.

Поэтому совершенно ошибочно утверждать, будто в религиозной области настоящего знания нет.

Оно есть, настоящее, истинное, но только у того, кто долгим напряженным внутренним опытом перешел от простой веры к полной уверенности. Истинное религиозное знание бывает у святых, у подвижников, у некоторых проникновенно-верующих обычных людей.

А если, например, среди общей мессы официальных христиан больше таких, которые остаются на первой ступени веры, не достигая уверенности, то это же самое наблюдается и у многочисленных адептов науки: обычно они не столько знают, сколько веруют в непреложность чужих утверждений.

Таким образом, как в науке, так и в религии, есть и свое настоящее знание, и свой поверхностный дилетантизм. Никогда человек не станет ученым, если будет заниматься наукой только по четвергам и по пятницам. И никогда истинно проникающим в религиозное знание не будет тот верующий, кто посвящает себя религиозному опыту только по субботам и по воскресеньям.