Бунт на корабле, или Повесть о давнем лете - [45]

— Не надо из лагеря убегать!

— Так он же потом убегал, после! — не унимался Шурик.

— Ты больной или как? — спросил у него начальник.

— Больной, — ответил Шурик растерянно, — а что?

— А вот то! Больной, так и болей, как следует быть! Сам он, что ли, без языка? Может, мне его речь заслушать надо. А твою не надо!.. Ну?

Я молчал, и Шурик молчал, и начальник тоже. Зато под окном у нас вдруг возникли два торопливых шёпота:

— Ой, тихо ты, дура какая! Чуть из-за тебя платье не порвала. Давай меня подсаживай лучше, если сама боишься! Ну чего ты, чего ты? Согнись, а я тебе на спину влезу! Не шатайся, Валька, не трясись! А то я свалюсь опять… Ой! Тихо ты!

По шёпоту я узнал, кто это. Это Галя лезет к нам в окно.

По другому шёпоту я понял: Валя из-под Галиных ног тоже что-то говорила, но хрипло, видно, она уже устала.

— Сама ты, Галька, дурей меня… Лезь скорей!

— Скорее! Тогда сама лучше лезь! Тут везде гвозди торчат!

— А ты брось прямо в окошко!

— Какая умная — брось! А если там Сютькин лежит?

И я, и Шурик, мы с тревогой переглянулись, думаем: «Как заорёт он сейчас!» А начальник будто и не слышит, что девчонки там карабкаются по стене. Даже глаза закрыл, только не спит, это я потому знал, что ресницы у него вздрагивали, а рот улыбался.

— Мальчишки! Нате вам!

И полетела, рассыпаясь по палате, охапка цветов. Галина головка в окне нырнула, но тут же снова вынырнула, как поплавок. В главах испуг и отвага, и ясно по глазам, что на липочке она стоит, едва держится и вот-вот упадёт!

Говорила она торопливо и путано, и нам, и одновременно туда — за окошко, Вале:

— Это вам от всего нашего отряда! Завтра мы ещё принесём! А банка у вас есть? Тогда мы завтра банку с водой принесём, а то завянут… Валька, не трясись!

— Да, не трясись! А если у меня ноги подкашиваются? — хрипела снизу Валя. — Скоро ты там? Я тоже, может быть, на них поглядеть хочу! Хитрая какая…

— А это кто? — спросила Галя, и глаза её округлились — она уже сама узнала начальника. — Ой! — И не стало её.

Видно было потом, как ветви в окне закачались и раздались на две стороны, пропуская бегущих девчонок.

Мы смотрели на начальника, а он улыбался. Спросил:

— Ну что? А ещё-то гости будут?

— Не знаю, — сказал я, краснея.

— Будут! — ответил Шурик тихо. И весело подмигнул мне, словно знает что-то секретное, чего я не знаю.

Гости не заставили себя ждать и минуты, они теперь вошли деловитой гурьбой. Всё те же: мама Карла, Гера и чуть позже докторша, а за ней тётя Мотя с едой и ложками, бренчащими в кармашке её передника.

Мама Карла велела Шурику лечь на свою постель, а Гера… то есть мы ничего сначала не поняли.

Он зачем-то схватил за спинку мою койку и поволок её к двери вместе со мной, да молча, без единого слова.

— Куда это он меня?

— Куда это ты его? — спросил начальник.

— Чтоб вам было спокойнее, — ответил Гера, дёргая мою койку, которая застряла в дверях и не проходила. Посыпались на пол цветы, собранные для нас девчачьим отрядом…

— Пускай они втроём гужуются там, где Сютькин, — объяснил Гера свою мысль, — а вы тут отдыхайте, сил набирайтесь… Поправляйтесь поскорее! — бормотал он, раскачивая в дверях мою койку, будто это он зуб выламывает из чьей-то огромной челюсти. Но дело не получалось, и Гера сказал: — А ну, давай слезай! Я её ногой вышибу, и обратно тогда ляжешь!

— Гера! — сказал начальник так строго, что мы все повернулись к нему. — Гера, у них подозревается свинка, а у Сютькина что?

— Черепок покорябан и понос. Зелени где-то наелся… — ответил Гера бездумно, безмятежно, но точно и коротко.

— А здесь, между прочим, детское учреждение, — сказал начальник внушительно и велел Гере: — Вези его назад.

И я поехал назад. Кровать-то с колесиками. Начальник лежал бледный, вытянув и положив поверх одеяла крупные худые руки. Губы его были недобро поджаты. Он о чём-то думал, и думал очень серьёзно. Мама Карла подбирала мои цветы, не зная толком, что с ними делать…

— Не выбрасывайте! — предупредил её начальник. — Это им от отряда в подарок. Надо банку с водой найти!

— От какого отряда? — оживился Гера.

Но начальник ему ничего не ответил, и вот в это же время пришла докторша с тётей Мотей. Настала раздача пищи, а потом, когда мы принялись за еду, все ушли. Впрочем, это докторша их выставила, сказав, что нечего тут всем толкаться.

48

После еды мы уснули. Мне казалось, что спал я совсем недолго, но, проснувшись, с удивлением увидел: окна наши прикрыты, и за ними темно, и горн поёт отбой — «спать, спать по палаткам, пионерам, октябряткам…».

Это меня и разбудило.

Мы лежали без света, и я не знал, один я не сплю или все тут не спят. Было мне спокойно, и впервые за многие дни я, хоть голова у меня побаливала, чувствовал себя здоровым и почти счастливым. Я думал: «Как хорошо стало!»

Распевая во всё горло, пошли с линейки по своим домикам отряды. И неожиданно, вторя им, запел тихонько из угла Шурик:

По синим волнам океана,

Лишь звёзды блеснут в небесах…

Но спохватился и вдруг осекся, вспомнив, наверно, про начальника. Тогда из другого угла подал голос начальник. Оказалось, и он не спит:

— Пой! Ничего. Это у вас интересная песня. Как там дальше-то будет?